Еще каких-то полгода назад никто о Дмитрии Яроше не слышал, а теперь сочиняют легенды, сказки, небылицы и даже анекдоты. Осо­бенно после президентских выборов, которые Дмитрий, по мнению российского Первого канала, блестяще выиграл, набрав аж 37 с лишним процентов голосов, хотя на самом деле чуть меньше одного процента украинских избирателей его поддержали.

«Куме, а ти знаєш, як москалі нашого Порошенка називають?». — «Як?». — «Ярош!»: это, пожалуй, самая распространенная в интернете шутка о лидере «Правого сектора». На втором месте — всевозможные высказывания о его «несгораемой визитке», которую «нужно показать святому Петру, чтобы попасть в рай» и так далее, поскольку визитка Яроша, черно-красная, как флаг возглавляемой им политической партии, теперь уже тренд, мем и самый настоящий писк моды. Даже магнитик на холодильник, который днем с огнем не сыщешь, чтобы за границу друзьям в качестве сувенира передать: дефицит! — как только появляется на рас­кладках, так сразу и разметают.

О Дмитрии Анатольевиче уже и песни поют — одна из них, взорвавшая интернет и ставшая стопроцентным хитом молодежной аудитории, так и называется: «Команданте Ярош». Спус­титесь на главной площади украинской столицы в подземный переход — и услышите под гитару нервное, но вселяющее надежду: «Команданте Ярош, красно-черные крылья! Огненная ярость, зимняя герилья...» — и вмиг вспомнятся январь с его Огненным Крещением и февраль, когда в погожий солнечный день уходили от нас бойцы Небесной Сотни и тем, кто наблюдал за кровавым побоищем то ли на самом Майдане, то ли у телевизора или компьютера, казалось: ну все, конец, зачистят...

В тот период это название — «Правый сектор» прозвучало впервые, и украинцы увидели, что среди революционеров не только «книжные дети, не знавшие битв» есть, но и вполне подготовленные парни, которые умеют воевать и знают, что такое коктейль Молотова, как его готовить, как поджигать и как бросать, чтобы самому ничего не сожгло и не оторвало. Действовали они очень даже решительно, причем не ради провокаций, а для спасения жизней всех тех, кто до последнего, пока не пролилась кровь, и позиционировал, и вел себя как мирные демонстранты, и, честно говоря, не очень-то верил, что власть спо­собна отдавать приказы стрелять в безоружных, а правоохранители — такие приказы преступные выполнять...

«Начувайся, Янукович, стрибай у Дніпро! «Правий сектор» лупить «Беркут», як старе відро», — сочиняли неизвестные авторы, правда, вместо «лупить» было другое, не совсем цензурное слово, и бывший глава государства без лишних разъяснений все понял. В речку, однако, прыгать не стал — сбежал за границу, в Рос­тов-на-Дону, откуда Дмитрия Яроша в числе самых опасных экст­ремистов назвал, которых, по его мнению, в Израиле почему-то боятся, где лидер «Правого сектора» вообще не был, а значит, возможности кого-либо напугать не имел. Тем не менее не в Израиле задрожали — в России, где одновременно с трепетом и страхом к персоне моего собеседника неподдельный возник интерес: мол, а что же это за человек такой загадочный и где он все это время был?

Впоследствии о Дмитрии заговорил и Путин, а как следствие — уголовное дело за подделанное хакерами обращение к вроде бы покойному Доку Умарову возникло и... заочный арест яркого украинского революционера. «А заочно арестовать — это как?» — спрашивал недоумевающий народ на интернет-форумах. «А так же, как заочно пообедать...».

Этот способ защиты от «Правого сектора» убедил тех, кого еще не убедило российское телевидение, что Ярошем российские империалисты напуганы, причем так сильно, что готовы и за ре­шетку заочно сажать, и чуть ли не с помощью экзорцистов изгонять — тоже заочно. Почему? Видимо, потому что человеку свойственно опасаться всего того, о чем ни малейшего понятия он не имеет и что так или иначе в привычную для него картинку не вписывается.

России и ее лидеру все, что касается Украины, было вроде бы ясно и по­нятно: тот сидел, эта сидит, тот украл, этот отжал, тот стучал, а вон тот — просто олигарх, а значит, состоянием рисковать не захочет. К каждому, как говорится, свой был подход, индивидуальный, и тут вруг, словно чертик из табакерки, — Ярош! Не политик, не чиновник, не миллиардер — ну что с ним делать?

Попытались фашизм и антисемитизм «пришить» — не получилось: 42-летний отец троих детей, филолог по образованию, примерный семьянин и простой, без понтов, руководитель тогда еще даже не партии, а просто общественной организации израильского посла обаял, успокоил и заверил в том, что проводить в Украине дис­криминацию — по национальному, языковому или еще какому-то признаку и в мыслях не держит, и дипломат реальному человеку поверил, а не мифу, который сочинили о нем с целью дискредитировать и уничтожить.

Когда Дмитрий Анатольевич в строгий костюм не камуфляжной расцветки переоделся, из подполья вышел и о простых, не всегда революционных, вещах заговорил, оказалось, что народ им пугали зря: он умен, эрудирован, умеет расположить к себе собеседника и вовсе не заскорузлый солдафон, способный существовать только в военно-полевых условиях. Правда, пока еще и не президент, а почему — лучше всего, на мой взгляд, российский диссидент, оппозиционер и просто мудрая женщина Валерия Новодворская объяснила. «Он не муж Рады, — сказала она, — он муж войны, а люди такого типа для обороны нужны. В президентскую гонку Ярош исключительно с одной целью вступил: чтобы у остальных кандидатов капитулянтских настроений не было, чтобы никто из них о примирении с Россией не посмел за­ик­ну­ть­ся. Он понимает, что президентом не ста­­нет, да и не его это работа...».

«РОС Я РУССКОЯЗЫЧНЫМ: ПО-УКРАИНСКИ В 16 ЛЕТ ЗАГОВОРИЛ»

— Дмитрий, поскольку в политике вы темная лошадка, вопросов у меня, конечно же, будет много, но обо всем по порядку. Итак, родились вы в

Члены всеукраинской организации «Тризуб» имени Степана Бандеры, четвертый слева — Дмитрий Ярош, 1996 год­­­

Днепродзержинске...

— ...да...

— ...это русский такой город...

— ...нет-нет, украинский! (Смеется). Ис­то­рическое его название — Каменское.

— Разговаривают между тем там в основном по-русски...

— ...да, согласен...

— ...а вы украиноязычным или русскоязычным ребенком росли?

— Русскоязычным.

— Когда же по-украински заговорили?

— В 16 лет.

— И как к этому пришли?

— Честно говоря, не знаю — что-то внутри на такой шаг подвигло. После школы я  на завод пошел, потому что хотел быть самостоятельным, и сразу же в политическую жизнь влился, которая уже в то время в Днепродзержинске бурлила. Экологическая тематика для нашего города очень актуальной была, и, соответственно, большие демонстрации, которые у нас проходили, и меня захлестнули — я начал не­фор­мальные объединения, как они назывались тогда, создавать, одним из основателей городской организации Народного Руха Украины являлся, потом Украинский Хельсинкский союз был, и таким образом формировался как украинец.

— Днепродзержинск — город тяжелый: и с точки зрения экологии, и вообще — трудно вам там жилось?

— Да нет, я так ска­зать не могу.

— Детство счастливое было — как у всех?

— Абсолютно счаст­ливое, нормальное, никаких страшных вещей там не творилось. Обычным ребенком рос, в школе учился, класс замечательный был...

Со Славой Стецько (Анной Музыкой) — политэмигранткой, диссиденткой, функционером ОУН (Организации украинских националистов), основательницей КУН (Конгресса украинских националистов), супругой Ярослава Стецько (первого заместителя руководителя ОУН Степаны Бандеры), 1995 год

— Чем увлекались: в кружках занимались каких-то, спортом?

— В городе много всяких секций было, да и сейчас, в принципе, они есть. Чем я только не занимался: и большим теннисом, и легкой атлетикой, и классической борьбой, и рукопашным боем... Жизнь свою, правда, спорту не посвящал, просто хобби было такое.

— Родители ваши — простые советские люди?

— В тот период — да, советские, но все равно украинскими были (улыбается).

— Где они работали?

— Всю жизнь на заводе. Отец, ныне покойный, — на Днепровском металлургическом комбинате в газовом цеху начальником смены был...

— ...тяжелый цех...

— ...да, а мама на вагоностроительном заводе простой рабочей, с самого первого дня до пенсии именно там трудилась.

— Нелегкая у них судьба?

— Тем не менее парой они были счастливой, да и людьми хорошими — воспитанию детей и работе себя посвятили.

«В АРМИИ ЗА МОЕЙ СПИНОЙ ДЕВЯТЬ ЯДЕРНЫХ РАКЕТ БЫЛО»

— Какой вуз вы закончили?

— Дрогобычский педагогический университет имени Франко, специальность «украинская филология».

— В Дрогобыче интересно было учи­ть­ся?

— Да, потому что это немного другой мир, к тому же учеба моя была еще и с общественной деятельностью связана: я в то время разные должности во Всеукраинской организации «Тризуб» имени Степана Бандеры занимал, и, соответственно, наставником моим на фа­культете доцент Василий Иванишин был, — он очень много для моего формирования сделал.

— Филология — дело тонкое... Вы тон­кая натура, как считаете?

— Наверное, не очень (улыбается).

— Кто ваш любимый украинский писатель?

— Безусловно, Шевченко, и вообще, классиков люблю, того же Франко...

Дмитрий Ярош, основатель всеукраинской организации «Тризуб»Василий Иванишин и Евгений Филь, Киев, 1999 год

— «Лупайте сю скалу!»...

— ...да-да (улыбается), и это тоже, но Иван Яковлевич написал, наверное, больше, чем все украинские писатели, вместе взятые.

— С 89-го по 91-й год в Советской Армии вы служили — в каких, если не секрет, войсках?

— В ракетных стратегического назначения...

— ...о, а я — оперативно-тактического...

— Видите, мы с вами почти коллеги! Я боевые стартовые позиции охранял — за спиной девять ядерных ракет было. Сначала служил в Белоруссии, потом аж под Иркутск перевели — в 25-ти километрах от Байкала находился, и, знаете, Сибирь мне понравилась: красивые там места, очень хорошие впечатления остались.

— Сложно вам в армии приходилось?

— Ну, нелегко, конечно: два года без ма­мы, без папы...

— ...коту под хвост...

— Нет, я бы так не сказал, и за то, что в армии оказался, Богу благодарен — эти годы даром для моего становления не прошли.

— Дедовщина у вас была?

— А как же.

— Жесткая?

— Достаточно, при том, что тогда и землячество расцвело: примерно 70 процентов личного состава выходцами из Средней Азии и Кавказа были.

— В таких элитных войсках?!

— Представьте себе! Ну, мое подразделение еще более-менее славянским было, поскольку очень ответственное задание перед нами стояло, но в дивизионах именно такие были расклады, поэтому своеобразная вилка возникала: с одной стороны — дедовщина со стороны славян, с другой — землячество...

— ...и что хуже — неизвестно...

— Я и с тем, и с другим боролся, причем вполне удачно, поскольку в армию, уже будучи членом Народного Руха и Хельсинкского Союза пришел, и, соответственно, даже моим сослуживцам интересно было со мной общаться: можно было не кулаками какие-то вопросы решать, а с помощью убеждения.

— Вы чувствовали, что одной стратегической ракеты достаточно, что­бы часть Соединенных Штатов Америки уничтожить?

— Ну, об этом всегда говорили — и сослуживцы мои, и офицеры: мол, такое оружие в руках — ого-го!

— Вы понимали тогда, что Советский Союз — очень несправедливое государство?

— Конечно, и за развал СССР боролся, потому что его несправедливость всегда доставала. Когда произошел путч, я на стороне народа, на стороне Ельцина выступил, несколько листовок написал, меня даже арестовать хотели, но сослуживцы не дали. Я призывал коммунистическим динозаврам не подчиняться и тому подобное (смеется), а 24 августа был уже в части героем.

«ПОД КИЕВОМ БАЗА СБУ ЕСТЬ, ГДЕ ЦЕЛАЯ ГРУППА ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ФСБ РАСПОЛАГАЛАСЬ, — ОНИ КАКИЕ-ТО ДЕЙСТВИЯ КООРДИНИРОВАЛИ. ДУМАЮ, ЧТО И УБИЙСТВА МАЙДАНОВЦЕВ ТОЖЕ...»

— Несколько месяцев назад, когда ка­залось, что режим Януковича должен упасть непременно, но никак почему-то не падает, стало известно, что есть такой «Правый сектор», а когда он появился и откуда у него такое название?

— «Правый сектор» в конце ноября прошлого года возник, когда революционные процессы только начались. Сначала это бы­ла площадка для объединения патриотически настроенной молодежи из разных организаций и людей, которые ни к каким организациям не принадлежали, а что касается названия, то это инициатива снизу: молодые ребята, футбольные фанаты, такой вариант предложили, и он оказался удачным.

— Сколько сейчас в «Правом секторе» людей? Это мощная организация?

— Достаточно мощная — она структурирована по всей Украине, во всех регионах, без исключения, представлена, просто в некоторых сейчас практически в подполье находится: на Донетчине, на Луганщине, в Крыму. В политической партии нашей более 10-ти тысяч человек, а сторонников, которые в наши структуры не входят, гораздо больше. Параллельно общественная организация «Правый сектор» у нас есть, состоящая из тех, кто в политику идти не хотят, но в общественной жизни как-то себя проявлять стремятся, — там фиксированного членства нет, но сеть тоже по всей Украине имеется.

— Недавний Майдан (как, впрочем, и первый) сквозь мое сердце прошел: я с самого первого дня туда выходил, а вот вы, как человек, который знает этот процесс изнутри, можете сказать, что, на ваш взгляд, на Майдане происходило?

— Наверное, в первую очередь — перелом сознания: люди по капле выдавливали из себя рабов, и народ новый толчок к развитию получил. Все происходящее для меня очень волнующим было, потому что революцию я предвидел, статьи, этому посвященные, еще до Майдана писал и знал, что в борьбе за свою свободу украинцы на такой шаг спо­собны. Так и по­­лучилось: лю­­ди ради выс­­ших идеалов даже жизнями жертвовали, и вычеркнуть это из истории ук­ра­инского народа уже не­воз­можно.

После этого выступления Яроша на Майдане Янукович сбежал из Украины. Киев, февраль 2014 года

— Майданом кто-то ру­ководил, центр управления какой-то был?

— Был Совет Майдана, куда нас, кстати, на том этапе не пригласили (улыбается), Самооборона была, в создании которой «Правый сектор» непосредственное участие принял. Буквально 1 декабря на каждой из баррикад, тогда еще довольно формальных, стоял, если помните, наш представитель и первые отряды формировал, ну а затем реструктуризация произошла, мы частью Самообороны стали и действовали согласно задачам, которые ставил Майдан.

— Тот день, когда Небесная Сотня погибла, в истории Украины, я думаю, са­мый трагический. Российские СМИ ут­верждают, что убивали этих героев сами майдановцы, киевляне уверены, что это дело рук «Альфы» и «Беркута», — кто же в людей на Майдане стрелял?

— Ну, насколько я понимаю, сейчас еще временная следственная комиссия в Верховной Раде работает, Генпрокуратура рас­следование ведет, Служба безопасности, МВД... Однозначно, не сами майдановцы в себя стреляли: это все видели, и я тоже, поскольку все время там находился. Это силовики, представители «Альфы»...

— ...украинской?..

— ...да, а также «Беркута», официально впоследствии расформированного, — не исключаю и того, что и со­трудники российских спецслужб могли быть в этом замешаны, потому что оперативная информация об их присутствии на Майдане либо возле него поступала постоянно, и, кажется, сейчас подтверждение этой информации у следователей имеется. Под Киевом база Службы безопасности Украины есть, где целая груп­па представителей ФСБ располагалась, — они какие-то дейст­вия координировали. Думаю, что и убийства эти тоже — ну а подтверждением является то, что генерал, который деятельность «Беркута» курировал, сразу же со всем оружием в Крыму оказался — под защитой Российской Федерации.

«У ЛЮБОЙ СИЛЫ ПРЕДЕЛЫ КАКИЕ-ТО ЕСТЬ, И ЯНУКОВИЧ, КАК КРЫСА, С ТОНУЩЕГО КОРАБЛЯ СВОЕГО СБЕЖАЛ»

— В ту самую страшную февральскую ночь с 18-го на 19-е февраля тяжело было?

— Если честно, думал, мы не продержимся: наверное, какое-то чудо случилось. Этот рубеж огненный и все, что происходило... Очень трудно пришлось, очень.

— Риск погибнуть был?

— Безусловно, и не только у меня — у многих людей, которые там находились, и смерти же были!

— 20 февраля вы с Януковичем лично встречались, в чем вас потом упрекали, а зачем же к нему пошли? Он, напомню, еще Президентом Украины был, а кто вам сообщил, что он встретиться с вами хочет, как это вообще было?

— На нас представители Службы безопасности Украины вышли, которые «Тризуб» и УНА-УНСО курировали, и это предложение не лично мне поступило — ребятам

С председателем СБУ Валентином Наливайченко. «Мы не кумовья, но он гостем на свадьбе моей дочери был»

из на­шей команды. Речь шла о том, чтобы встретиться и о прекращении кровопролития на Майдане договориться — понятно, что иначе поступить и такой возможностью не воспользоваться я не мог. Команда решение приняла, что я иду, наши хлопцы тех эсбэушников, которые пришли, контролировали, чтобы хоть какие-то гарантии были...

Поехал я. Встретились. Переговорили... Янукович сказал, что антитеррористическую операцию свою прекращает, предложил то соглашение знаменитое подписать, на что я не пошел и заявил, что бороться мы до конца будем. Ушел я оттуда, к парням поехал, о встрече той рассказал... Вышел живым, хотя, по правде говоря, страшновато было. (Улыбается).

— Виктора Януковича впервые вы видели?

— Да.

— Ну вот, допус­тим, через пару минут в комнату он войдет — руки дрожали?

— Не-а. Было заметно, что это уже подавленный человек...

— ...все-таки?..

— ...да, и волнения у меня не было.

— Какими первые слова его были? Что вам он сказал?

— Ой, навскидку уже и не вспомню. Что-то типа: «Как дальше жить будем?».

— Вы к нему присматривались? Интересно было, что это за человек?

— Конечно. Я, если честно, более примитивным его считал, чем он есть на самом деле. Ну, он о семье своей начал рассказывать, о детстве тяжелом...

— Стандартный набор: насколько я знаю, об этом он всем говорит, а симпатия хоть какая-то к нему возникла?

— (Брегзливо морщится). Нет, потому что после пролитой крови о каких-то симпатиях говорить сложно — я понимал, что это, как минимум, оппонент, а как максимум — враг, по ту сторону стола сидящий.

— Сильный он, по-вашему, человек?

— Думаю, что неслабый, но у любой силы пределы какие-то есть, и ситуация с дожатием революционного процесса это подтвердила: он, как крыса, с тонущего корабля своего сбежал (улыбается).

— Не угрожал вам?

— Нет.

— Вы смотрели ему прямо в глаза?

— Да.

— И держались достойно?

— Думаю, что да.

— Кто еще с его стороны присутствовал?

— Никого.

— То есть с глазу на глаз вы беседовали?

— (Кивает).

«НИЧЕГО ХОРОШЕГО ЯНУКОВИЧУ НЕ СВЕТИТ, ПОД КОЛПАКОМ РОССИЙСКИХ СПЕЦСЛУЖБ ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ ОН БУДЕТ, И ЕГО ВОЗВРАЩЕНИЕ СЮДА ПРАКТИЧЕСКИ ИСКЛЮЧЕНО»

— Слухи ходили, что Андрей Клю­ев якобы 30 миллионов долларов вам предложил...

— ...ого!...

— ...чтобы вы с Майдана ушли и дали возможность Януковичу удержаться — это правда?

— Нет. От разных олигархов информация поступала, что, мол, готовы какие-то суммы денег нам дать, хотя цифр не называл никто, но я сказал, что переговоров об этом не может быть в принципе — на Майдане стоять до победного конца будем.

— Вероятность того, что вы из Администрации Президента не выйдете, была?

— Ну, теоретически...

— Вы к этому были готовы?

— Сложно быть к плену готовым (смеется), но в связи с тем, что рисковал постоянно: обыс­ки, задержания были и так далее, — я худшего всегда ожидал. Хотя попасть в плен не хотелось — лучше смерть.

— Сейчас очень много разговоров ходит вокруг того, почему же Янукович сбежал. Одни говорят: «Ярош что-то такое ему сказал, после чего он быстренько собрался и скрылся», вторые утверждают: побег был еще раньше спланирован. Что же случилось, почему экс-Президент оказался в Харькове, потом в Крыму, а затем в России?

— Ну, я не думаю, что такое уж страшное что-то ему сказал...

— ...то есть ничего особенного не говорили?

— Кроме того, что бо­роться мы до конца будем, а почему Яну­ко­вича в Украине не стало? Ну, судя по его методам управления государством в течение нескольких лет, он все-таки марионеткой Кремля был — это было видно по резкой отмене евроинтеграционного курса и так далее, то есть в Москве на него что-то всегда было.

— Имеете в виду компромат?

— Да, но это мои домыслы, не более того — каких-либо фактов пре­доставить я не могу. Возможно, Россия воспользовалась этим, планы аннексии Крыма имея: это было нужно ей для дестабилизации ситуации в Украине, и, как я понимаю, не без помощи ФСБ и других российских спецслужб операция по вывозу Януковича в Россию состоялась.

— Она, на ваш взгляд, планировалась заранее?

— Мне кажется, да, правда, предполагал ли он сам что-либо подобное, неизвестно: исходя из того, как «Межигорье» строил, можно вывод сделать, что навеки там хотел поселиться (улыбается).

— Как к Виктору Януковичу вы сегодня относитесь?

— Вы знаете, я о нем прак­тически не вспоминаю...

— ...зато он о вас, думаю, часто...

— ...ну да (улыбается) — даже в Ростове Яроша, Парубия и Тягнибока основными зачинщиками того, что произошло, то есть отстранения его от власти, назвал.

— Какова дальнейшая судьба Януковича, как считаете?

— Думаю, печальная: все-таки где-то глубоко в душе Украина была для него Родиной, а Родину покинуть и за ее пределами жить всегда плохо. Ничего хорошего ему не светит, под колпаком российских спецслужб всю свою жизнь он будет, и его возвращение сюда...

— ...невозможно?..

— ...практически исключено.

«ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ «МЕЖИГОРЬЯ»? ЖУТКАЯ БЕЗВКУСИЦА, ПРИЧЕМ ВО ВСЕМ»

— Вам самому час­то угрожают?

— Нередко. Sms-ки какие-то шлют...

— ...и о чем пишут?

— О физической ликвидации — ну, такое... Часто с не­цензурной рус­ской бранью.

— Сердце из груди не выпрыгивает?

— Нет, к этому уже я привык.

— Вы тем не менее допускаете, что когда-нибудь от угроз перейдут к делу?

— Я верующий, христианин, и знаю, что без позволения Господа Бога ни один волос с головы человека не упадет. Ну, придет время — ликвидируют меня, не придет — еще по­живу... (Улыбается).

— По-моему, вы не только филолог, но еще и философ?

— (Смеется).

— Охраны у вас много?

— Сам я вопросом охраны не занимаюсь — хлопцы из нашей службы безопасности столько людей расставляют, сколько нужно. Пытаюсь сводить их количество к минимуму, потому что зона дискомфорта возникает: из-за постоянного присутствия телохранителей никакой личной жизни (сме­ется), но все они — отличные ребята, Майдан прошли, и я благодарен им за то, что телами своими меня закрывают. Может, того и не стою, чтобы меня так беречь...

— После Майдана, когда о «Правом секторе» повсюду заговорили, некоторые «товарищи» мародерствовать стали, названием вашей организации прикрываясь. Друзья из милиции рассказывали мне, как вооруженных людей задерживали, которые ехали очередной особняк грабить, но стоило их в РОВД доставить, как там молодчики появлялись, которые говорили: «Мы из «Правого сектора» — и их отбивали. Знали ли вы об этом? Это были ваши бойцы или нет?

— «Правый сектор» — очень молодая организация, и вполне понятно, что в процессе революции к нам много людей прим­к­нуло, которых мы даже...

— ...проверить не в состоянии...

— ...ну да — они же все в балаклавах, под псевдонимами, но при всем этом, как только подобные факты стали появляться, мы, во-первых, начали структуризацию по областям проводить и членство фиксировать, а во-вторых, горячую линию открыли (она и сейчас действует), чтобы граждане  звонить могли, а мы — мгновенно реагировать. Наши оперативные группы сразу же выезжали, и мы сами часто мародеров задерживали, которые членами «Правого сектора» себя называли.

— Много их было?

— Очень! — это девятый вал был, и хотя нам уже сбить его удалось, он по всем областям Украины прошелся. Некоторые не­га­тивные случаи даже с теми людьми были связаны, которые на Майдане стояли, — на Львовщине, например, где силовой блок наш вообще ликвидировали. Мы понимаем, что ангелов не собираем, но на любые подобные проявления реагируем жестко. Более того, заявление сделали: все, кто рейдерством, мародерством и так далее занимается, будут автоматически из «Правого сектора» исключены и никакого отношения иметь к нам не будут.

— Когда народ из Самообороны и «Правого сектора» во дворцы власть имущих попал: Януковича, Пшонки, Захарченко и других, — вы сами там побывали, как они жили, увидели?

— В домах этих не был, но сравнительно недавно, когда на Донбассе акции российских спецслужб начались, в «Межигорье» заехал: нам базу там выделили, и в одном из помещений мобилизация проходила. Я по территории проехал...

— ...и как впечатления?

— Безвкусица, как по мне, жуткая (улыбается), причем во всем, но времени все посмотреть у меня не было: перед парнями выступил и уехал. По территории не гулял, ничего не рассматривал.

«УБИЙСТВО САШКА БИЛОГО — УМЫШЛЕННОЕ, ПОТОМУ ЧТО АРЕСТОВАТЬ ЕГО БЫЛО НЕ СЛОЖНО»

— Вы знаете, когда по телевидению — и украинскому, и особенно российскому — Сашка Билого показывали, я думал, что это, наверное, очередной крем­левский агент: человек с автоматом в госучреждения приходил, автоматы на стол ставил, прокуроров за грудки хватал... Пусть они даже плохие люди — все равно это против Украины, на мой взгляд, было направлено, поскольку в России говорили: «Смотрите, что у них там творится, кто к власти при­шел!», а какого об Александре Музычко — Сашке Билом — мнения были вы?

— Ну, вы знаете, Россия и Майдан фашистским выставляла — только за то, что мы вышли и свои права отстаивали. Сашко специфическим был человеком, но хорошим, и если бы вы с ним пообщались так, как сейчас со мной, мнение о нем у вас изменилось бы. Буквально за несколько дней до его смерти у нас с Музычко долгий был разговор — мы сидели и с глазу на глаз общались. Понятно, что факты, о которых вы упомянули, на положительный имидж наш не работали...

— ...совсем наоборот...

— ...и когда с Сашком разъяснительную беседу мы провели, больше таких инцидентов не было. Нужно, мне кажется, принять во внимание, что это революционное время, а он не политик, а воин и вел себя как воин, к тому же многие простые люди, когда он прокурора за галстук потягал, именно Билого поддержали, потому что прокуратура — структура, по своей сути, как показал Майдан, антиукраинская и антигосударственная. Ну, может, сейчас что-то к лучшему там меняется, но тогда мы же видели, как на активистов дела открывали, как над людьми издевались...

Более того, Музычко тому прокурору еще и жизнь спас — об этом никто просто не вспоминал. Здание окружили вооруженные люди, и напряжение было очень высоким — они сжечь прокуратуру хотели и прокурора убить, а Сашко, подергав его за галстук, градус накала снизил, и, кстати, ему, силовым блоком «Правого сектора» на Ровенщине занимавшемуся, удалось там полностью угрозу погромов нейтрализовать: в этой области ничего не сожгли, не разрушили, случаев мародерства не было, а местное население защитили. Это и милиционеры признавали, и эсбэушники, и все остальные — вот почему мы четко стоим на том, что это умышленное было убийство...

— ...таки умышленное?..

— ...да, потому что арестовать Музычко было не сложно: каждый день в областном управлении МВД он бывал. Какие нужны спецоперации? Он заходит, вы наручники на него надеваете, проводите следствие, материалы передаете в суд — все логично, а уст­ра­ивать в городе стрельбу и убивать человека... Никако­го, согласитесь, смысла в том не было!

— Вас его смерть огор­чила?

— Ну, разумеется: если побратим и единомышленник гибнет — это трагедия, и она нас в итоге ослабила.

«КОЛОМОЙСКИЙ — ЧЕЛОВЕК СЛОВА: ЧТО ОБЕЩАЕТ, ТО ДЕЛАЕТ»

— Когда на «Правый сектор» всех собак повесить пытаются, вспоминают, в частности, что на похороны Сашка Билого вы на машине из гаража Януковича ездили...

— Ни на какой такой машине туда я не ездил — у нас одна оперативная группа на бусике из этого гаража передвигалась, и его нам самообороновцы выделили: все под их контролем находилось, но мы тот бус давно в департамент ГАИ передали, вот только дальнейшую судьбу его не отследили. Нужно, чтобы аукцион провели и машину продали, а деньги на нужды Вооруженных сил перечислили, но пока у меня такой информации нет. Может, просто желающих нет покупать? (Улыбается). Очень много бензина, в конце концов, бусик тот ест, однако у нас под охраной он находился, и именно на нем оперативные группы выезжали туда, где о погромах сообщали, чтобы зачинщиков нейтрализовать.

С Дмитрием Гордоном. «Охраны у вас много?». — «Из-за постоянного присутствия телохранителей никакой личной жизни»

— Кто ваш кумир в политике — на данный момент?

— «Не сотвори себе кумира», — в Священном Писании сказано (улыбается), по­этому кумиров у меня нет, хотя определенные ориентиры, безусловно, имеются. Из тех, кто когда-то жили, это руководители националистического подполья 30-40-х годов. Евгений Коновалец, Степан Бандера, Роман Шухевич. Я националист, и для меня это вполне логично...

— А если о современных ук­раинских политиках говорить, с кем из них хорошие отношения у вас сложились? Знаю, вы с нынешним главой СБУ Валентином Наливайченко дружите...

— ...(молча кивает)...

— ...и вроде кумовья даже...

— Не кумовья, но он гостем на свадьбе моей дочери был.

— С кем еще вы в приятельских отношениях?

— С Лесей Оробец, например, — как политик и волевая женщина она импонирует и мне, и ребятам нашим: мы же видели, как Леся на Майдане действовала и многие вопросы как народный депутат нам решать помогала. 

Ну, знаком я, наверное, со все­ми политиками (улыбается): и с Олегом Тягнибоком, и с Петром Порошенко, и с Юлией Тимошенко — с ними в нормальных мы отношениях. Мы, в конце концов, всегда за единство проукраинских сил выступали и весь Майдан представлять пытались, не­смотря на то что до 19 января нас провокаторами и экстремистами называли (смеется), и это, конечно, не очень радовало. Сла­ва Богу, мы выдержали, прошли путь, который дол­ж­ны были пройти, и уже 20 января спасителями Майдана и героями нас называть стали.

— Так, в принципе, и есть, а еще говорят о том, что у вас с Игорем Коломойским дружеские отношения, — это правда?

— Дружбой это назвать сложно, но мы знакомы. Он сейчас губернатор Днепропетровщины, и мы встречаемся, какие-то вопросы по формированию батальонов территориальной обороны, по спецбатальонам МВД решаем — он в их развертывании помогает.

— Взаимодействовать с ним легко?

— Достаточно просто — видно, что он человек слова: что обещает, то делает, а мне такие люди симпатичны.

«НИЧЕЙ Я НЕ АГЕНТ, И «ПРАВЫЙ СЕКТОР» НИЧЕЙ НЕ ПРОЕКТ»

— После того как 26 февраля вы с Послом Израиля в Украине встретились, я разговоры о ваших еврейских корнях слышал — у вас и вправду они имеются?

— К еврейскому народу я с уважением отношусь, но при этом евреев у меня в роду не было (улыбается). Чуть-чуть русской крови имею, а так все украинцы: по отцу — с Кировоградщины, по маме — с Днепропетровщины.

— И во время Майдана, и после все думали-гадали: откуда вы, кто вы? — что такое «Правый сектор» и кто такой Дмитрий Ярош, никто толком не знал. Судачили даже, что вы чей-то агент: то ли ФСБ, то ли ЦРУ, то ли Моссада — так чей, при­зна­вайтесь?

— Ничей я не агент, и «Правый сектор» ничей не проект, хотя постоянно вбросы информации, ничем не подтвержденной, о каком-то моем агентурном прошлом идут. Мы разве что во времена Ющенко, еще будучи в националистической организации «Тризуб», активно с СБУ по нейт­рализации определенных враждебных действий со стороны России сотрудничали, но бумаг никаких не подписывали. Это работа, которую нужно было делать, и мы ее выполняли, а с иностранными спецслужбами, тем более российскими, ничего общего не име­ем: это вражеское государство, и вражеские спецслуж­бы.

— Предложения о сотрудничест­ве тем не менее от каких-либо спец­служб поступали?

— Нет.

— А если будут?

— Ну, если об украинских спецслужбах речь, то мы и сейчас с ними активно взаимодействуем — в той же антитеррористической операции, которая на востоке идет, — и готовы максимально это взаимодействие укреплять, поскольку во благо государства оно, а если вы об иностранных спецслужбах, то смысла в этом нет никакого. Ну разве что если, к примеру ЦРУ или тот же Моссад какую-то оперативную информацию о наших врагах предложит...

— ...то почему нет...

— ...примем ее с благодарностью, и ничего удивительного в этом не будет (улыбается) — вот такая у нас позиция.

(Окончание в Части II )