Модный российский художник-авангардист Никас Сафронов до сих пор прозябал бы в безвестности и нищете, если бы ровно 20 лет назад не нашел свою золотую жилу. Отложив в сторону холсты с цветочками и эротикой, которыми до этого промышлял, он подался в портретисты, и оказалось, что рисовать президентов, политиков и олигархов даже приятнее, чем четырехглазых и четырехгрудых голых женщин. Во-первых, потрафить сановному вкусу гораздо легче, чем запросам каких-нибудь высоколобых искусствоведов, а во-вторых, VIP-персоны очень даже кредитоспособны.

Собственно, писать портреты сильных мира сего во все века было делом выгодным. В СССР, например, членов Союза художников кормила оплачиваемая по особо щедрым расценкам лениниана, однако едва ли не первым среди живописцев Никас сообразил, что благодаря перестройке число вождей на несколько порядков возросло, а тела их стали доступнее. Вместо посмертной маски Ленина, которую держали в мастерских маститые коллеги, продвинутый Сафронов поставил на самом видном месте череп собственной бабушки — симпатичный такой, с четырьмя сохранившимися зубами. Интересующимся клиентам объяснял, что забрал его прямиком с литовского кладбища, которое заливало водой, — жаль только, родные кости пришлось там оставить...

Впрочем, изголодавшийся в коммунистические времена народ жаждал не так костей, как мяса, и Никас охотно пошел ему навстречу. Художник очень гордится тем, что, будучи арт-директором журнала «Пентхауз», уломал Илью Глазунова сфотографироваться на его обложку с полуобнаженными моделями, а сам, отбросив предрассудки и ложный стыд, позировал с актрисой Еленой Кореневой для газеты «СПИД-инфо» голышом. Еще и приговаривал: «Зачем качаться, если не показывать себя во всей красе?».

50-летний Сафронов не комплексует, когда его называют гением заказухи, королем кича, доморощенным Дали или плейбоем, — зато в тусовке он нарасхват. Кому-то полотна Никаса напоминают его же любимое блюдо — манную кашу с коньяком? Происки конкурентов! Они просто завидуют удачливому коллеге, который не только обслуживает VIРов, но и удовлетворяет культурные запросы рядовых граждан, размещая картины на московских биллбордах и в интернете. Платите 10 тысяч баксов — и шедевры украсят вашу унылую жизнь.

Глядя на этого светского льва, кто поверит, что до девяти лет он жил в бараке и, будучи пятым ребенком в семье, донашивал обноски братьев? Сегодня Сафронов владеет шикарными апартаментами в Москве и маленьким замком в Шотландии, носит звание академика (при том, что даже высшего образования не получил) и титул князя, присвоенный ему за особые заслуги перед Отечеством.

Художник не скрывает, что головокружительным взлетом обязан не столько своему таланту, сколько блистательному пиару — не случайно его книга «Академия скандала и успеха» начинается фразой: «Я никому не отказывал в интервью»... Хмурые люди с тусклым воображением бурчат: «Он говорит, что ему позировали Мадонна и Хулио Иглесиас, что король Хуан Карлос уговаривал его перебраться в Испанию, а Эрмитаж купил у него три картины и теперь на очереди Лувр»... Сафронов лукаво улыбается: «Говорите и вы!»...

«Ну, за искусство!»

«НИКТО ИЗ ВЕЛИКИХ ХУДОЖНИКОВ С ХЛЕБА НА ВОДУ НЕ ПЕРЕБИВАЛСЯ»

— Никас, мы столько лет знакомы, а вот так сесть и поговорить по душам как-то не удавалось...

— Ну так тебе же все время некогда!

— Говорят, чтобы вдохновенно творить, настоящий художник должен быть — по определению! — беден. Вы с этим согласны?

— Нисколько: художник, на мой взгляд, должен быть непременно богат. Недавно по телевизору увидел сюжет о живописце, который решил три дня не есть (смеется). К концу второго дня он одумался, а когда, наконец, наелся, сказал: «Все-таки у мольберта лучше стоять сытым». Впрочем, это примитивный пример... На самом же деле, есть мастер должен немного, но при этом быть обеспеченным, чтобы никто ему свои правила не навязывал. Нельзя творить под давлением!

У меня, например, в армии все буквально валилось из рук: я, человек с фотографической памятью, ничего не запоминал, располнел... До призыва весил 65 килограммов и подтягивался раз 50, а после болтался на турнике, как сосиска, — ни разу не мог подтянуться плюс 20 лишних кило набрал.

— Где это вы так хорошо устроились?

— В ракетных войсках, среди интеллигенции — был телефонистом...

Возвращаясь к художникам... Возьмем группу «АВВА», Майкла Джексона, Мадонну — эти люди очень много репетируют, работают в поте лица, и им совершенно не мешает то, что у них есть свои острова, замки, дворцы.

Большинство знаменитых живописцев были богатыми, вот только их бесталанным коллегам неудобно это признать, поэтому они начинают придумывать всякие истории... Писатель говорит: «Я пишу в стол» — типа для себя, для друзей, и иллюстратор ему вторит: «Рисую, дескать, кое-какие картинки, но показывать их не хочу». Глупости! Такой человек либо лукавит, либо он сумасшедший, которому в палате № 6 место.

Михаил Горбачев, Никас, покойные Георгий Жженов и Евгений Матвеев

— Итак, гений не может быть бедным!

— Ну как — исторические примеры, конечно, имеются... Все почему-то ссылаются на Ван Гога, хотя он получал достаточно, чтобы быть, как сейчас говорят, упакованным. Брат Теодор давал ему столько, что хватило бы на безбедную жизнь, просто художник моментально спускал все с друзьями: на абсент тратил или на девушек легкого поведения, поэтому приходилось ограничивать его в средствах...

На самом деле, разве что Модильяни жил впроголодь, а так никто из великих с хлеба на воду не перебивался — ни Веласкес, ни Гойя, ни Рафаэль... Да, бедным, несчастным умер Рембрандт, но случилось так лишь потому, что последние деньги вложил в тюльпаны (одна луковица стоила тогда целое состояние) и к тому же глаз в конце жизни был уже, конечно, не тот — ослеп. Тем не менее до того, как художник разорился и его выгнали из собственного дома, он был одним из самых зажиточных людей в Амстердаме.

Все, от Рубенса до Микеланджело, были очень богатыми, а отговорку, что художник должен быть нищим, придумали несчастные люди, не умеющие рисовать. Это у них такая зацепка...

— ...чтобы оправдать свою бесталанность?

— Бездарность! Заметь, я не говорю сейчас о театре: актер может выходить на сцену голодным, даже больным и при этом играть бесподобно, однако художник все-таки должен быть обеспеченным...

— Вы пишете портреты самых выдающихся людей современности, лидеров наций, нефтяных и газовых королей... Сколько могут такие полотна стоить? Какую сумму сильные мира сего в состоянии за работу вашей кисти выложить и какой самый большой гонорар вы получали?

— Ну, скажем, король Брунея (один из самых богатых людей планеты. — Д. Г.) заплатил мне машиной «феррари», которая оценивалась приблизительно в полмиллиона долларов, а вообще, я лишь беру у вечности чуточку своих денег. Если бы даже потребовал за каждую работу полмиллиона, это все равно копейки по сравнению с тем, сколько они будут стоить в будущем. Может быть, я обольщаюсь, но Леонардо да Винчи свою «Джоконду» некогда просто подарил французскому королю Франциску I, а сегодня эта картина застрахована на полтора миллиарда «зеленых».

Сколько я беру за работу? По-разному, но ты свидетель, что на людях, мне симпатичных, разжиться отнюдь не пытаюсь. Однажды ко мне пришел человек и купил какой-то пейзаж за 10 тысяч у. е. «Давайте, — сказал из вежливости, — провожу вас до машины». Он смутился: «Вы знаете, я на метро». Вообще-то, на метро мои клиенты не ездят, но он объяснил: «Восемь лет я копил деньги — отказывал себе в отдыхе, в путешествиях, даже порою в еде, чтобы купить вашу картину»... Разумеется, я вернул ему половину и отправил домой со своим водителем.

...Все зависит от ситуации. Сегодня, например, я способен на экстравагантный поступок. Предположим, мне предлагают за холст 50 тысяч, а я хочу 70, и в цене мы не сходимся, — завтра могу подарить эту картину тому, кто мне просто понравится.

«ТО ГОРБАЧЕВ ПРИДЕТ КО МНЕ В ГОСТИ, ТО Я ЧТО-ТО ЕМУ ПРИНЕСУ»

— А вы заметили закономерность: чем больше подарите, тем больше придет?

— Да (улыбается), существует, я знаю, теория, согласно которой, если где-то в Австралии сломали куст, в Лондоне обязательно упадет шкаф. Все в мире взаимосвязано, и действительно, чем больше даришь, тем больше потом получаешь.

Всю жизнь я молюсь православному Богу, а еще — своему ангелу-хранителю, который у каждого есть. Человек может быть и воришкой, и хулиганом, но ангел-хранитель не оставляет его ни на секунду: оберегает, поддерживает, подсказывает, что надо в сложной ситуации предпринять...

Мой ангел советует мне делиться с бедными, сиротами, с беспризорными кошками и собаками. Для меня не важно, кто нуждается в помощи: снежный барс или человек — во всех мероприятиях, связанных с благотворительностью, я участвую. У меня так заведено: когда начинаю работу и после того, как заканчиваю, неизменно читаю молитву и часть денег обязательно отдаю. Если по какой-либо причине это не происходит, что-то вдруг нарушается, прекращает идти как надо...

С Наиной и Борисом Ельциными

— Ни об одном из современных художников столько, сколько о Никасе Сафронове, не написано — ваше имя в буквальном смысле слова овеяно легендами, и подчас даже трудно определить, где реальность, а где миф... Это, кстати, правда, что ваш взлет начался со знакомства и дружбы с Михаилом Горбачевым?

— Нет, с Михаилом Сергеевичем я познакомился, когда он уже покинул пост президента СССР, и у меня с ним сугубо личные отношения: то он придет ко мне в гости, то я что-то ему принесу. Нет, никто мне не помогал.

...Когда-то я приезжал в Киев на концерт девочки Ассоль, в которую ее папа вкладывал огромные деньги. Витя Мережко тогда сценарий писал, чтобы она в фильме снималась, я начал ее портрет рисовать, но сколько ни бросай в эту топку, ничего не произойдет, если у тебя нет таланта. Никакие не помогут знакомства, и деньги, и связи — ты сам должен чувствовать, что и в какой момент надо сделать, тебя просто несет.

Помнишь, когда человек-амфибия с прилавка берет рыбу и раздает бедным: мол, в море ее на всех хватит, — лоточник громко зовет полицию. Ихтиандр удивленно спрашивает: «Что тебе надо? Деньги?» — и протягивает пачку купюр: «Этого хватит?». Торговец хватает их и убегает, злобно бросив ему: «Сумасшедший миллионер!». Я это к чему? Художник обывательской системы ценностей может и не понимать. Дали однажды пришел в магазин и протянул продавцу 100 долларов: «Вон ту булочку за эти деньги можно купить или надо добавить?». Он, правда, знал, что каждый мазок у него — золотой. У меня то же самое: я не всегда в курсе, что сколько стоит...

— ...тем не менее булочки за 100 долларов, надеюсь, не покупаете?

— Дим, когда голоден, можно и тысячу выложить.

— Как, интересно, происходит работа над портретами разных вождей — они вам позируют или вы наблюдаете за ними исключительно на официальных мероприятиях? Что они при этом говорят, как себя ведут, могут ли взбрыкнуть, если чем-нибудь недовольны?

— Обычно чем люди выше по статусу, тем проще в общении... Себя я сравнил бы с врачом, которому необходимо полное доверие пациента, — иначе историю болезни узнать невозможно. Когда рисую модель, не просто с ней разговариваю, а пытаюсь ухватить нюансы, тонкости поведения — мне важно, чтобы человек двигался, говорил, работал... Нередко, когда делаю наброски, клиент меня даже не замечает, а потом, когда их показываю, испытывает потрясение: как это так вышло — ведь я не позировал?..

Многие почему-то художника путают с фотографом, который нацелил на них камеру, и нужно ждать, когда он нажмет, наконец, затвор. Творческие натуры, те же актеры, порой не хотят, не могут позировать, но это как раз мне ни к чему. Желательны три сеанса — это в среднем...

— А сколько длится сеанс?

— Час-полтора-два — в зависимости от должности человека, а вообще, чем меньше у меня времени, тем сильнее я концентрирую внимание. Месяц, скажем, пишу, затем показываю работу, и если у заказчика нет замечаний, заканчиваю: лессирую, покрываю лаком, подписываю. В случае, если пожелания возникают, могу изменить фон, подсветлить или затенить костюм... С лицом, правда, редко бывает, чтобы не угадал...

«БИН ЛАДЕНА ВЫСТАВИЛ БЫ ЗА ДВЕРЬ И СКАЗАЛ БЫ ЕМУ: «НЕГОДЯЙ, ЗАБЕРИ СВОИ НЕСЧАСТНЫЕ МИЛЛИОНЫ!»

— Возможна ли ситуация, что, начиная рисовать, априори вы о клиенте хорошего мнения, а потом как бы отрезвление наступает?

— Обычно нет — заранее я своего героя люблю, испытываю к нему симпатию, к тому же этот человек платит мне деньги, ценит мой труд... Иногда меня спрашивают: «Вы можете отказаться писать портрет, если заказчик такой-сякой?». Конечно, если Усама бин Ладен придет, выставлю его за дверь: «Негодяй, забери свои несчастные миллионы!», но на самом деле это лукавство. Я профессионал, поэтому взял бы заказ и у него — изобразил бы, наверное, психологически...

Веласкес очень любил деньги, но как художник неправду писать не мог. Взять хотя бы его портрет Папы Римского — о-о-о! Иннокентий Х заплатил за это полотно огромные деньги, но при жизни никогда его не показывал и после своей смерти просил еще 100 лет не выставлять. Понимаешь, он хотел быть отмеченным именно кистью Веласкеса, хотя и знал, что тот напишет его язвительным, жестоким, коварным. Только великий художник дал ему шанс остаться в истории, пусть и с таким лицом...

— Когда вы рисовали Путина, Кучму, Алиева и других президентов, мандража не было, рука не дрожала?

— Нисколько — они так доверительно со мной общались... Кучма, например, позировал по просьбе Виктора Степановича Черномырдина, тогда только вступившего в должность посла. К вашему президенту я приехал на госдачу, недалеко от Фороса. Леонид Данилович встретил меня в шортах, весь загорелый... «Можно приступать?» — спрашиваю. Он кивнул: «Давай, только недолго. И чтобы никаких камер»... Кажется, кто-то уже пытался...

Что интересно, в Крым я летел в самолете с прекрасным артистом (украинцем, замечу) Алексеем Петренко. Ко дню рождения ему презентовали несколько ящиков подарочной водки с его лицом на этикетке, и одну он вручил мне: «Передай Президенту». Я так и сделал. «Леонид Данилович, — спрашиваю, — можно я вас с этой бутылкой сниму?». Он аж в лице изменился: «Ни в коем случае — меня все и так уже задолбали».

Мы пили чай, разговаривали, потом, сидя в кабинете, он ковырялся в бумагах и с кем-то беседовал по телефону, а я делал наброски. Тут не важно, загорел-недозагорел: все равно писать его следовало в костюме, — но я изучил предмет, знал, что он восстановил церковь, и создал соответствующий образ. Кучма остался доволен.

— Какова последующая судьба этого портрета?

И Путин такой молодой... И Сафронов тоже ничего...

— Скорее всего, он у Леонида Даниловича дома — где-нибудь в гостиной или кабинете. Отблагодарил он меня, прислав какой-то подарок, — в общем (смеется), замял тему...

— А что за конфликт вышел у вас с всесильным Пал Палычем Бородиным — бывшим управляющим делами президента России?

— Какой конфликт — с ним у меня даже трений малейших не было... Бородин заказал мне портрет — я написал, потом попросил нарисовать президента — тогда еще Ельцина. Правда, позировал Борис Николаевич от силы минут 10-15 — куда-то спешил. Я сделал легкий набросок, и на этом дело застопорилось...

— А мне рассказывали, якобы вы поругались, потому что Бородин за готовую работу не рассчитался...

— Ну нет, с Пал Палыча я никогда денег не брал, даже и в мыслях такого не было... Финансовые недоразумения, скорее, с Черномырдиным возникали — из-за портрета Кучмы. Виктор Степанович действительно не рассчитался: он просто хотел, чтобы мне заплатили больше. Сказал, чтобы я написал письмо председателю правления «Газпрома» Миллеру, но я отправил одно, второе — никакой реакции. Мне тогда церковь святой Анны нужно было достроить, которую заложил в память о маме, а он все тянул... В конце концов по поручению Кучмы со мной расплатился Сергей Борисович Тулуб — тогда президент «Энергоатома», а нынче министр угольной промышленности. Видишь, все так или иначе рассчитываются...

— Очень богатые люди часто оказываются на редкость скупыми. Бывает, что они заказывают вам портреты, а заплатить потом «забывают»?

— Ну конечно! Среди моих постоянных клиентов есть человек, состояние которого составляет примерно 13,5 миллиарда долларов. Он вообще-то странный немножко: ездит на «вольво», за которую даже в России больше двух-трех тысяч никто не даст, но бриллиант у него за миллион 200 тысяч, кольцо и часы за полмиллиона. При этом я оцениваю приглянувшуюся ему работу, допустим, в 50 тысяч долларов. Он говорит: «20». Я уступаю: «Нет, 40». Он в ответ: «28»... и наконец решается: «Ну ладно, давай за 28300».

На днях послал ему свой роскошный альбом, который недавно выпустил (я тебе такой в Москве подарил)... 150 долларов заплатил за курьерскую почту, а еще 20 надо было уже на месте внести, и представь себе, он наотрез отказался. Мне позвонили, спрашивают: «Что делать? Везти ваш презент назад?». Ну и вопрос: это обошлось бы уже в 300 долларов, то есть потерял бы еще больше. «Не беспокойтесь, — сказал, — я за него заплачу».

Н-да, удивительные бывают люди, причем не всегда поймешь, что за тараканы у них в голове. В общей сложности этот человек купил у меня картин больше чем на миллион, но ни разу не предоставил номер в своей гостинице бесплатно. Ужином за свой счет еще мог накормить...

— ...скромным...

— ...да, но за проживание я платил всегда сам. При этом он лично советовал мне, какие апартаменты выбрать: люкс или королевские, стоимостью в две-три тысячи долларов за сутки. Когда наступал час оплаты, я намекал персоналу: «Может быть, он профинансирует?». — «Нет, — отвечали они, — ни в коем случае»: мол, заработали на нем — теперь раскошеливайтесь...

Как-то, помню, летел из Киева с одним российским министром... Сидели мы рядом, в первом классе. Когда приземлились, у трапа его встретила машина с мигалками, а я скромно пошел в автобус, но он следом за мной туда заглянул, пожал на прощание руку. Года через три приходят ко мне люди и с порога: «Вы знаете, мы только что от вашего близкого друга». — «От кого?» — переспрашиваю, и они называют фамилию этого министра. «Да нет, — отпираюсь, — я не очень-то хорошо его знаю». — «А он рассказывал, что каждую неделю вы у него обедаете, ужинаете». Я только плечами пожал: «Ну и слава Богу, что министр так говорит, — иногда, выходит, и ко мне присусендиваются»...

«СТОЮ, БЕСЕДУЮ С ПУТИНЫМ, А МИМО ИДЕТ БУШ. УВИДЕЛ МЕНЯ — ОБРАДОВАЛСЯ...»

— Ничего удивительного: министр сегодня есть, а завтра сняли и навсегда забыли, а Сафронов остается Сафроновым...

— Наверное, да: времена меняются, а искусство все-таки вечно. Правда, замечу: именно живопись. Даже замечательные голоса, к сожалению, с годами теряют звучание. Еще вчера, слушая своего кумира, поклонники сходили с ума, готовы были отдать все, а сегодня его место занял уже следующий. Из истории мы знаем, конечно, что когда-то виртуозно играли Паганини и Моцарт, но от них только ноты остались...

Никас Сафронов американскому президенту: «Джордж, третьим буш?»

— ...и легенды...

— ...а вот живопись — самое долговечное из искусств, хотя пробиться с ней очень сложно, практически невозможно... К счастью, я уже состоялся, на этом рынке давно, а тем, кто только начинает этот путь, не позавидуешь. Помню, когда я еще был студентом, мой однокурсник так замечательно рисовал детали... Изобразит, скажем, здание и где-нибудь паутинку «повесит». Я думал: «Вот бы и мне так научиться!», считал его намного талантливее. Прошло лет 15: однажды меня окликнул человек, подметавший двор, и я с ужасом узнал в нем своего однокашника. Он спился, не выдержал...

Даже если в какую-то обойму и попадаешь, это еще далеко не все. Да, тебя начинают показывать, у тебя берут интервью, но в год художник может написать картин 10-15, не больше: их покажут, а дальше что? Реклама — вещь жестокая. Человека начинают узнавать на улице, если его раз шесть за месяц увидели в журнале или по телевизору, но даже Майкла Джексона забывают, если полгода он нигде не появляется.

— Я видел фото, где вы увековечены между двух президентов: слева Буш, справа Путин. Какова, любопытно, история этого снимка?

— С Бушем я познакомился еще раньше, в США, на благотворительном аукционе против наркотиков, который устраивал Чак Норрис (один мой приятель-американец русского происхождения предложил в нем поучаствовать). Буш тогда только-только стал президентом — мы посидели (переводчиком был наш консул), я сделал карандашные наброски с него и его жены Лоры, которые потом им подарил. В общем, спустя года три-четыре он приехал в Россию.

В Мариинский театр в Санкт-Петербурге, где в тот вечер давали шемякинский «Щелкунчик», меня взял с собой Виктор Степанович Черномырдин. Стою, беседую с Путиным...

— ...так вы и с ним были знакомы?

— Да, я уже рисовал Владимира Владимировича года за два до этого, и портрет был готов... Короче говоря, общаемся мы, а мимо идет Буш. Увидел меня, обрадовался. «Лора, Лора! — обернулся к жене. — Это же Никас». Путин меня спрашивает: «А вы что, знакомы?». — «Давно, еще по Америке», — отвечаю. Слово за слово... «Владимир Владимирович, — вырвалось вдруг, — у меня в машине картина, и я хотел бы вам ее подарить». Он улыбнулся: «Давай ее Бушу подарим». (Так мы и сделали, причем гость остался очень доволен — потом даже письмо благодарственное прислал).

Я же тем временем прикидываю, как бы с ними сфотографироваться. Путина спрашиваю: «Можно с вами обоими сняться?». Он: «А почему нет? Джордж, ты согласен?». Тот засмеялся: «Конечно, конечно». Тут я совсем осмелел: «Не возражаете, если я мыльницей своей щелкну?». Путину, однако, эта затея не очень понравилась: «Зачем? Снимки тебе Громов даст».

— Громов — это его лейб-фотограф?

— Нет, человек в свите, который отвечает за прессу. Я продолжаю наглеть дальше: «Судя по отзывам Громов никогда никому ничего не дает». — «Никас, ты что, президенту не веришь?». — «Верю, Владимир Владимирович, но можно я все-таки подстрахуюсь?». Он кивнул: «Ну давай» — и вместе с Бушем меня обнял. Пока я соображал, кому бы отдать фотоаппарат, американский президент подозвал какого-то негра: «На, сними нас». Тот сделал несколько кадров...

«И все-таки я подстраховался, — хвастаюсь Виктору Степановичу, — нас сфотографировал моей мыльницей то ли охранник Буша, то ли его помощник». Черномырдин расхохотался: «Ты что — это же госсекретарь США Колин Пауэлл!». Немая сцена...

Разумеется, от пресс-службы Путина я фотографию так и не получил — у них там свои нюансы. Вообще, удивительная вещь! Если ты — Никас, известный человек! — кому-нибудь из российских высокопоставленных чиновников подарок делаешь, ни ответа не получаешь, ни привета, ни даже звонка — ничего! Как будто так и положено. Отправляешь что-то английской королеве, которая или тебя не знает, или слышала, видела, кто-то знакомил нас, но она, как ты думаешь, об этом не помнит — моментально письмо с гербовой печатью, неформальный ответ: мол, прочитала перед сном вашу книгу, посмотрела альбом, получила незабываемое удовольствие, спасибо...

Тот же Буш все время присылает благодарственные письма. Он же Джордж — то есть Георгий, вот я и отправил ему икону Георгия Победоносца (с тех пор, как изучал в Загорске иконопись, пишу их иногда для подарков)... Он написал: «Мы с Лорой повесили ваше произведение в спальне и им теперь наслаждаемся». Ты понимаешь? Америка — огромная страна, президент там — одна из самых знаковых, великих фигур, а вот ведь — нормальные люди...

Буш, говорят, такой из себя ковбой, крестьянин, тем не менее не забывает ответить художнику из другой страны, и письма его такие душевные. Наши не утрудят себя никогда...

— Все принимают как должное...

— Хотя при встрече раскланиваются: «Спасибо, получил два года назад картину». Но где же ты эти два года был? Не обязательно мне звонить — хотя бы открытку отправь!

«ИЗ КРЕМЛЯ МЕНЯ УСПОКОИЛИ: «МЫ СВОИХ НЕ БРОСАЕМ»

— Не сомневаюсь, что с российской властью отношения у вас самые что ни на есть отличные — и она от вас без ума, и вы, очевидно, отвечаете ей тем же. Я, например, испытал очень сложные чувства, когда увидел вашу подпись под коллективным письмом, где говорится, что Ходорковский не является узником совести и пострадал лишь из-за злоупотреблений в бизнесе... С чистой совестью это письмо подмахнули или вам не хотелось оставлять под ним свой автограф?

— (Пауза). Сейчас скажу... Тема эта достаточно щекотливая, и я предпочел бы ее обойти, но... Понимаешь, звонит мне губернатор Ульяновской области...

— Ага, вы же из Ульяновска родом...

— Ну да! «Никас, — предупреждает, — к тебе должны прийти из Кремля». «Здорово, — думаю, — наконец-то, народного хотят дать: мол, заслужил»... Опять же 50-летие на носу...

Человек, который ко мне пожаловал, начал издалека: «Вы знаете, мы тут подписи под обращением собираем». — «А в чем дело?» — спрашиваю. «Ну, вы вообще как думаете: нужно налоги платить или нет?». — «Конечно, — говорю, — это святой долг каждого гражданина». — «Так вы можете подписать?». — «Я-то могу, — отвечаю, но неужели вы приехали аж из Кремля ради моего автографа под такой цидулкой?». (Я же понимаю — тут какой-то подвох).

Тот тык-мык: «В общем-то, все с Ходорковским связано — он налоги ведь не платил». Я плечами пожал: «Это его проблемы, но раньше я в таких акциях не участвовал — клянусь вам! — и впредь не хочу». Гонец погрустнел: «Что — так и доложить?». Я чуть опешил: «Надо подумать»...

— Потом вам, очевидно, сказали: «Смотрите, и этот уже подписал, и этот — а вы что, хуже?»...

— (Пауза). Я просто убедил себя, что, если действительно «за царя и Отечество», то должен свою подпись поставить. Я выбирал Путина, хотя и понимал, что проблемы будут. В общем, взял ручку, написал: «Налоги должен платить каждый гражданин» — и расписался под этим. Конечно, в итоге все это убрали, и пошла моя строка в общей песне.

— Хорошо еще, что не было в этой песне старых слов о главном: «Расстрелять, как бешеную собаку!»...

— Ты знаешь, у меня ведь потом неприятности были — сорвалось несколько серьезных проектов. Постепенно, правда, все улеглось...

— Кто же вам эти проблемы создал?

— Люди, которые поддерживали Ходорковского. Я даже в Кремль пожаловался: «Ребята, что происходит? Я тут власть, можно сказать, поддержал, а теперь такая канитель началась. Меня успокоили: «Мы своих не бросаем». В общем, бросили — не бросили... Никаких дивидендов или какой-либо компенсации я так и не получил, но ни о чем не жалею. Все улеглось и на моем имени не отразилось — я же не веники, в конце концов, вяжу...

У каждого из нас есть какой-то момент выбора, когда нужно определиться, за кого ты. Я выбрал линию президента, за которого дважды голосовал. А что делать?

— В российской прессе трех самых успешных художников страны: Глазунова, Шилова и вас — называют «тремя богатырями». Какие у вас отношения, не исходят ли они желчью по поводу ваших успехов и вашего присутствия буквально везде и всюду и что вообще при встречах вам говорят?

— С Шиловым мы живем на одной улице и встречаемся всегда замечательно. Сразу распахиваются объятия: «О Никас! Приветствую тебя...

— ...ты гений», да?

— Ну, что-то в этом роде, хотя, когда я еще не был известен, общение было теплее. Глазунов в 88-м году написал обо мне хвалебный текст: мол, одаренный, талантливый, тыры-пыры — он об этом всегда помнит и мне при случае напоминает...

В глаза, одним словом, божья роса, а за глаза, и это не секрет, — подводные течения и особые мнения. Шу-шу-шу — шепчутся: «А вы знаете?..». Иногда художники, которые кого-либо из коллег не любят, разносные статьи заказывают, даже за деньги, но поскольку все мы — люди известные и каждый имеет возможность дать интервью и завалить другого по полной программе, друг о друге плохо не говорим. Я вообще злобы к окружающим не испытываю и никогда никого не ругаю. Не потому, что не вижу чужой бездарности или плохих черт — просто опускаться до обывательского уровня не желаю.

Много лет назад у меня что-то с машиной стряслось, и я вызвал такси. Таксист оказался разговорчивым малым: «Вот Валентин Гафт, — говорит, — хороший актер, но алкоголик». Я удивился: «Позвольте, с чего вы взяли?». — «Да видел, как он пьяный из ресторана вышел». Дима, я очень тесно дружил с Валей Гафтом и знаю, что он не пьет — разве что пиво может себе позволить, не больше... Я еще подумал тогда, как мало нужно, чтобы завалить человека, подумать о нем плохо.

Повторяю: обычно я своих коллег не браню — у каждого, считаю, своя стезя. Она и так сложная и неблагодарная, и я могу только им посочувствовать.

«МОЯ ПЕРВАЯ ЖЕНА СКАЗАЛА: «ЗАМУЖ ВЫЙДУ ТОЛЬКО ДЕВСТВЕННИЦЕЙ»

— Шилов и Глазунов — хорошие, на ваш взгляд, художники? Что вы об их творчестве думаете?

— Скажу по-другому. Древние греки считали, что человек останется после смерти, если он был известен при жизни. Диоген, как мы знаем, лез в бочку, и вообще, всячески соотечественников эпатировал, чтобы заставить их о себе говорить. Иногда, чтобы войти в историю, достаточно и одной картины. Ну, скажем, Василий Пукирев известен, потому что написал «Неравный брак», хотя у него тысячи других произведений есть. И у Саврасова огромное количество совершенно бездарных, ужасных полотен, глядя на которые и не скажешь, что он их автор.

У Шилова и Глазунова имеются ничем не примечательные работы, но есть одна-две-три, может быть, больше таких, которые останутся... Именно по ним о нашем времени будут судить потомки. Никто, поверь мне, не станет тратить деньги на раскрутку художника, который где-то на помойке валяется, — мало кому удается встретить своего коллекционера Костаки, который хулигана и босяка Анатолия Зверева взял, раскрутил, создал ему имя и посадил на отходящий поезд. В основном люди уходят и исчезают, поэтому составлять о нашем искусстве мнение будут и по памятникам Церетели, которого так в России не любят. Через десятилетия какие-то из его скульптур будут востребованы и — не сомневаюсь — высоко оценены!

— Переходим к делам амурным. Вы — известнейший донжуан, казанова и сердцеед, не знающий в любви неудач. Это, кстати, правда, что ваша первая жена замуж хотела выйти только девственницей и вы на эти условия согласились?

— Начну с того, что в свое время я промышлял спекуляцией (тогда это не называлось бизнесом): покупал джинсы в Польше и продавал их в Союзе...

— Ну, этим полстраны занималось...

— Да, многие через это прошли. Короче, у меня был друг — югослав Тони, и когда я уже заработал себе на квартиру и снова вернулся к живописи, он прислал из Парижа посылку с товаром. Его жена, с которой он все передавал, русского языка не знала, поэтому взяла с собой подругу — француженку с югославскими корнями. Красивая девушка модельной внешности, она произвела на меня впечатление.

Немножко, помню, мы посидели, а поскольку дело было теплым летним вечером, пошли прогуляться. Так получилось, что в парке к нам пристали хулиганы — два здоровых, пьяных мужика, которые не знали, с кем бы поцапаться. «Слушай, — сказал вдруг один другому, — это же иностранцы: надо им хорошенько накостылять». Я отдал девочкам ключ: мол, идите скорее домой, а сам прикрывал отступление, но так, чтоб эти накачанные, под два метра придурки не подумали, что я струсил.

Жил я на первом этаже, и только захлопнул за собой дверь, как давай они в нее ломиться. А у меня есть такая черта: переживаю, чтобы, не дай Бог, нос не сломали, не изуродовали, но только до какого-то момента. Когда же меня задело, проняло до нутра: ну, скажем, кто-то обидел жену или сына, — я просто теряю рассудок, зверею.

Так и тогда: побежал на кухню, схватил тесак и рванул к двери. Думал: порежу, отомщу наглецам! Полуфранцуженка-полуюгославка по имени Драгана стала меня останавливать, а когда я ее оттолкнул, схватила за ногу: «Они знают, где ты живешь. Успокойся — двоих же все равно не убьешь!». Постепенно ко мне возвратился рассудок, а тут и мужики перестали стучать — все затихло. Нервы были у меня на пределе, поэтому, когда жена друга пошла спать, мы с Драганой остались на кухне...

— Смотрите, девушка хорошая...

Женщины - главный источник вдохновения художника. Никас с моделями у себя дома и в мастерской

— Ну да... Остыв, я взглянул на нее как на женщину и решил, так сказать, попробовать, однако она мой пыл охладила. «Я, — сообщила, — воспитана отцом в строгих правилах и выйду замуж только девственницей. Моим первым мужчиной будет мой муж». Я, чтобы ее соблазнить, предложил: «А хочешь — давай поженимся!»... Думал, сейчас все получится, но ничего так и не произошло. Мысль тем не менее ей понравилась, и она зачастила в Москву с тургруппами.

Драгана училась тогда в Сорбонне, подрабатывала топ-моделью, и все стали меня уговаривать: «Куда ты, кретин, смотришь — такая красавица!». Когда я с ней шел, вокруг все завидовали, а узнав, что она француженка (на дворе был 83-84-й год!), просто падали. В общем, и у меня где-то внутри мысль проклюнулась: а почему нет? Не могу сказать, что я в нее был влюблен, но таки женился и получил право на сексуальные отношения.

— Она и впрямь оказалась девственницей?

— Само собой, но после этого от близости с ней вдруг стало тошнить. То ли передержала меня Драгана, то ли какая-то несовместимость у нас была — не знаю... Она мечтала о любви и постели, а меня, только подумаю об этом, начинало мутить. Кое-как я выдержал во Франции неделю и уехал. Может, стресс виноват — все-таки первый раз попал в западную страну, увидел Париж... Впрочем, в Югославии лучше не стало — продержался там 20 дней, вернулся и подал на развод. Понял, что все равно жить с этой женщиной не буду, так зачем же мучиться?

— Отсюда мораль: мужики, не женитесь на девственницах!

— Ну почему — жениться-то можно, но по любви. Если у пары какие-то трогательные отношения, которые развиваются постепенно и переходят на новый уровень, все будет нормально: тут главное — не переборщить. Даже когда человека бросаешь и делаешь по отношению к нему что-то очень жестокое, чего он не ожидает, шанс вернуть все назад есть, но если разрыв перешел некую черту, склеить что-либо не пытайся: или тебе отомстят, или отомстишь ты... Зная рычаги управления, играя на нервах и на эмоциях, такой удар нанесут — только держись!

«Я БЫЛ, КАК КРОЛИК, И ВСЕ ВРЕМЯ ЕЕ ХОТЕЛ — МЫ ЗАНИМАЛИСЬ ЛЮБОВЬЮ ПО 25-30 РАЗ НА ДЕНЬ»

— Думаю, что после незадавшегося брака с иностранкой вы упали в объятия простой русской бабы...

— Это правда, чистая правда! В метро я познакомился с девушкой — бойкая, разбитная...

— Она выйти замуж девственницей не хотела?

— Она просто хотела замуж, поскольку разводилась с мужем, но я ничем ей помочь не мог — моя жена наотрез отказывалась дать развод, и тянулось это, наверное, года два с половиной, а то и три (при том, что детей у нас не было). Тут, кстати, необходимо маленькое отступление.

Никас не только рисовал Софи Лорен, но и имел счастье общаться лично

Будучи призванным в армию, одно время я так мечтал комиссоваться, что косил под сумасшедшего. Номер, правда, не прошел — вернулся в часть и дослужил, как положено, даже получил грамоту. У нас, помню, был один сверхсрочник, который сказал мне: «Ты всех обманешь, но не меня. Знаешь, чем уколы и электропроцедуры в «дурке» грозят? К 30 годам импотентом станешь». Незадолго до своего 30-летия я женился на француженке и подумал: «Кажется, то, о чем меня предупреждали, сбылось»...

Это как в анекдоте. Два старика вспоминают: «Помнишь, нам в армии таблетки давали, чтобы к женщинам не тянуло, — видимо, начинает действовать». И я было так решил, но с этой девушкой у меня происходило что-то невероятное, безумное. Я был, как кролик, и все время ее хотел, мы занимались любовью по 25-30 раз на день — просто сбивались со счета. Она была сумасшедшая: била посуду, резала мои картины, выбрасывала магнитофоны и видики (что по тем временам было дорогим удовольствием). Несмотря на то что были уничтожены плоды моего труда за несколько лет, я все терпел, думал: «Значит, любит».

— А как реагировал на это ее муж?

— С мужем она к тому времени разошлась. (По-моему, и когда мы познакомились, уже не жила с ним — только числилась в браке). Через три года мне все это так надоело... Если честно, жить с ней я хотел, но спокойно. Увы, она не смогла с собой совладать, и мы расстались.

— Больше никогда не виделись?

— Позднее судьба опять нас свела, но это было уже не то. Не ожидал, что буду так разочарован... Не надо возвращаться туда, где когда-то было тебе хорошо, — это всегда грустно. Моя бывшая любовь оказалась совершенно не той, кем я ее себе представлял.

— Последние лет 10 газеты: от «СПИД-Инфо» до «Московского комсомольца» — пережевывают ваши романы со звездами кино и сцены. Я сам видел фотографии, на которых в очень свободных позах вы запечатлены с Еленой Кореневой, Татьяной Васильевой, Ириной Понаровской... Признайтесь, бросались в эти любовные омуты в поисках новых ощущений или было просто интересно пожить со столь известными дамами?

— Нет-нет, они тоже мне нравились! Когда я впервые увидел на экране Таню Васильеву, подумал: «А кто у нее муж-то? Говорят, армянин? Да-а-а, этот, скорее всего, не отдаст, хотя я бы на ней женился».

— Отдал?

— В тот момент они уже вместе не жили, тем не менее я встречался с ней, если можно так выразиться, очень богобоязненно. Несколько дней вообще ходил вокруг да около — она потом меня этим даже попрекнула. «Что же ты столько меня обхаживал, чем думал-то?». — «Подступиться боялся», — только и вымолвил. Она вздохнула: «Идиот, зачем же тогда я пришла?».

Наши отношения я не могу назвать страстными. Таня могла позвонить и спросить: «Никас, ты чем занимаешься?». Я: «Хочу с тобой встретиться». — «Ну так давай поужинаем». Разбегаясь после ужина по домам, договариваемся: «Завтра обязательно созвонимся». День проходит, два — она молчит, я тоже не надоедаю.

Наконец, года через три набираю ее номер: «Тань, ты где собираешься отдыхать?». — «Думаю куда-нибудь в Карловы Вары махнуть»... Я ей: «Ну что, поехали!». — «А когда?». — «Послезавтра». Покупаем билеты — и вперед! По возвращении опять годами можем не видеться — как будто ничего не было, но время от времени созваниваемся.

С Леной Кореневой у нас была такая бурная страсть, что не дай Бог! Надо отдать ей должное — она никогда о наших отношениях не упоминает, да и я на эту тему нигде не распространялся, даже в мемуарах своих. Решил не уподобляться Кончаловскому, который как раз написал «Низкие истины». Для меня отечественные знаменитости — это семечки, ведь есть звезды более высокие: западные, настоящие.

— Например...

— Их много, хотя даже об уже упомянутых я не могу ничего плохого сказать: и Таня была (и есть) замечательная, и Леночка Коренева. Какие красивые были у нас отношения, когда она только приехала из Америки! Увы, после этого мы разошлись...

«СОФИ ЛОРЕН ПРИШЛА КО МНЕ В ОДНОКОМНАТНУЮ КВАРТИРУ, А ХАКАМАДА ОТКАЗАЛАСЬ ИДТИ СО МНОЙ В БАНЮ»

— Похоже, не со всеми расставались вы полюбовно — писали, во всяком случае, что Наталья Ветлицкая якобы вас соблазнила, а потом вы буквально ногой выпихнули ее из постели...

— Какой ужас! Не знаю, что это за газета была — надеюсь, не твоя, но... Однажды какая-то девушка явилась ко мне брать интервью, и я рассказал ей, что, приходя ко мне, Наташа постоянно курила травку. Хуже всего, что я потом ночью не мог уснуть: глаза закрываю, а они не закрываются — будто под веки спички подставили. «Наташа, — попросил, когда она снова пришла, — либо ты куришь, но мы не общаемся, либо не куришь». Она плечиком дернула: «Нет, я хочу курить». Я вздохнул: «Ну, извини»... В общем, закончилось все спокойно и мирно...

— И дверь перед ее носом вы не захлопывали?

Со звездой мирового кинематографа Фанни Ардан

— Нет, конечно, и что же... Еду в поезде Москва — Санкт-Петербург, открываю газету, а там: «Никас Сафронов ногой выпихнул Ветлицкую из постели». Боже ты мой! Конечно, она страшно обиделась и, по-моему, у нее эта боль до сих пор в сердце сидит. Прошу у Натальи прощения, но нет в том моей вины!

— Ветлицкую вы любили?

— Увы, никогда к ней таких чувств я не испытывал. Она сама меня как-то увидела, и я ей понравился. Помню, когда мы знакомились, она заявила: «Я после Пугачевой вторая звезда, а скоро буду первой». — «Надо же, — наивно сказал я, — никогда о тебе что-то не слышал».

Это был 93-й год. Проходит неделя, две, три, мы уже месяца полтора знакомы, но нигде в эфире ее нет, и вот однажды сижу в три часа ночи, работаю, а по радио сообщают: в Лужниках будет концерт, где выступят Малинин, Долина, Гвердцители... и после нескольких фамилий: Ветлицкая... Я позвонил ей: «Наташ, я услышал — ты есть на эстраде, есть!». Она: «С ума ты сошел — конечно же, есть»... Для меня тем не менее это было удивительно, хотя певица она хорошая.

— Никас, а ваши отношения с Софи Лорен можно назвать романтическими или держались они в основном на расчете?

— Знаешь старый анекдот о расчете? Встречаются две проститутки, и одна у другой спрашивает: «Ты как первый раз отдавалась: по любви или по расчету?». — «А, три рубля — какие деньги?! Конечно же, по любви». Я не хотел бы вообще этой темы касаться — она из другой, заоблачной жизни... С Софи Лорен мы познакомились в 88-м году, но ее я боготворил с детства.

...Маленьким мама водила меня в церковь (она была католичкой, но поскольку костела в Ульяновске не было, приняла православие). Набожная женщина, она все показывала иконки, на которые нужно было молиться, но мне не хотелось перед этими рисованными картинками изливать душу, а лет в семь иду мимо школы, гляжу — на куче макулатуры лежит какой-то журнал и ветер его страницы листает. Там я и увидел прекрасное незнакомое лицо. «Что же они, — подумал, — с Боженькой сделали? Зачем на помойку выбросили?». Этот листок я выдрал, принес домой, повесил на стене и стал на него молиться. Это уже потом узнал, что изображена на нем знаменитая итальянская актриса...

В 88-м году известный коллекционер Черази пригласил меня на модельную вечеринку, которую устроил директор журнала Vogue Клаудио Лукини. Этот человек (он сумел поднять издание до элитарного уровня, а потом выгодно продал американцам, оставив себе часть) каждый год организовывал большие мероприятия под Миланом. Я, честно говоря, идти туда не хотел, но Черази сказал: «Никас, может прибыть Софи Лорен». — «А вот это меняет дело», — ответил я. Взял какую-то картину и отправился «зажигать».

Что меня покорило? Я стал рассказывать Софи историю своей любви к ней, и она оказалась настолько тонким человеком, что прослезилась. Меня это очень растрогало. Тогда она мне подарила часы — простенькие, зеркальные (они у меня до сих пор хранятся). Я их увидел, и с губ слетело: «Какие красивые!». Она улыбнулась: «Ой, извините, это я у сына взяла — свои куда-то дела... Они вам что, нравятся? Могу подарить». Я не знал, как ее благодарить. «Для меня, — сказал, — это такое счастье!».

Позднее Софи Лорен приехала в Москву — какой-то у нас фестиваль проходил. «Ну, конечно, она все забыла, — решил я, — мало ли кто ей в любви признается...». У нее же миллионы поклонников: от Пиночета до не знаю кого, и вдруг мне сообщают, что итальянская звезда хотела бы со мной встретиться. В 94-м году я уже был известен, меня разыскали... Разволновался тогда невероятно... У меня была ужасная однокомнатная квартирка, буквально до потолка заваленная подрамниками и холстами, и чтобы как-то ее украсить, я вырезал из бумаги какие-то гирлянды, как обычно на Новый год делают. Не знаю, зачем... Впрочем, когда Софи пришла, ничего этого даже не заметила...

— Так вы встретились у вас дома?

— Да, на Малой Грузинской. На прощание я подарил ей картину, а позднее мы снова пересеклись в Швейцарии — я даже задержался в отеле «Монтре». Лорен остановилась в этой роскошной гостинице, где жил когда-то Набоков, — приняла меня в своих апартаментах и говорит: «Оставайтесь!». Конечно же, я с удовольствием подчинился. Все это было для меня подтверждением: что-то я для нее значу... Недавно мы снова прекрасно общались...

Со скульптором Зурабом Церетели и поэтом Андреем Вознесенским

— У вас теперь уже отнюдь не однокомнатная квартирка — шикарный пентхаус в престижном доме...

— 850 метров площади, неподалеку от Кремля, но я никак не могу довести его до ума. Софи подшучивает: «Когда же покажешь квартиру, где, как ты говоришь, я смогу пожить?», а я все обещаю: «Один этаж сделаю для тебя». Если бы не эти строители — прямо беда с ними! Почему-то мне вспоминается граф Дракула, который прославился тем, что вешал головы врагов на колы. Всех строителей я бы подверг этой экзекуции — думаю, читатели меня поймут. На самом же деле, эта братия везде одинакова: и в Америке, и во Франции, и в Германии.

Это негодяи, бандиты с большой дороги, минимум 90 процентов из них непрофессионалы, и хотя мне говорили, что у вас, в Украине, строители лучше, в основном все они жулики. Столько крови из меня выпили, столько денег содрали! Только за одними закрывается дверь, следующие приходят. «Это надо переделать», — говорят и берут в два раза больше. Потом заявляются третьи: «Вы что, с ума сошли? Какие бракоделы тут нахалтурили?». В результате я делаю ремонт уже пять лет, а конца и края этому пока не видно...

— Софи Лорен Никасу Сафронову доверяет, однако наслышанная о вашей славе бабника и ловеласа Ирина Хакамада в баню с вами идти отказалась...

— Это уже история давняя. Одна дамочка, которая вела телепрограмму и с Хакамадой дружила, предложила Вале Гафту и мне отправиться с ними в баню...

— ...хорошее начало...

— ...но Хакамада сказала: «С ними не пойду. Вдруг я когда-нибудь стану президентом России — это повредит моему имиджу». Кстати, Валя тоже оказался в пролете — париться нас обоих не взяли.

«АФЕРИСТЫ ХОТЕЛИ МЕНЯ РАЗОРИТЬ, КАК РЕМБРАНДТА НА ТЮЛЬПАНАХ»

— Знаю, что недавно вы попали в очень нехорошую историю из-за так называемой охотницы за деньгами. Как угораздило вас на такую нарваться?

— Да-а-а, не зря твоя газета так популярна — ты же тяжелые темы берешь, свинцовые. Была такая история, которая, действительно, закончилась для меня печально. Я вспоминаю фильм «Романс о влюбленных» — помнишь, герой, которого играл Киндинов, пришел на стройку, а до этого избил в парке каких-то задиристых парней... Оказалось, что именно они теперь его начальство, и в отместку устроили ему суд. Один говорит: «Пошел я в парк, была летняя ночь». Ему: «Короче!». — «Что короче? В морду он мне дал...». В общем, кинули меня на большую сумму...

— И как это происходило?

— Там целая бригада работала — людей, которые меня обрабатывали. Однажды в Сочи на «Кинотавре» мне показали девушку... Я увидел красивую блондинку, пышные формы...

— Подождите: показали или вы случайно с ней встретились?

— Встретился как бы случайно, но аферисты, зная мой вкус, заранее все просчитали. Лена, так ее звали, была с мужем, с которым и меня познакомила. Через какое-то время я снова оказался в Сочи — нефтяник Петр Иванович Родионов позвал на свадьбу с венчанием — и опять «случайно» столкнулся с ней в дорогой газпромовской гостинице. Разговорились, и она давай плакаться: «Ой, я мужа бросила, он негодяй!».

У меня между тем есть золотое правило (может, они в первый раз этого не учли): я никогда не сплю с женщиной, если знаком с ее мужем или другом, но теперь-то, как я понимал, блондинка была свободна, и у нас завязался роман. Потом как бы невзначай Лена появилась в Москве, встречи продолжались, и вдруг она говорит: «Забыла тебе сказать, у меня на счетах огромные деньги — когда-то удалось хорошо заработать. Так вот: я хотела бы все это переписать на тебя».

С Мстиславом Ростроповичем

Я отбиваюсь руками и ногами: «Да не надо мне», а она: «Меня могут убить — я живу в сложном мире». Сумму называет колоссальную — 50 миллионов долларов, но я продолжаю отказываться. Лена и просила, и умоляла, а потом пригрозила все раздать, растранжирить, и... В общем, я сдался. Не корысти ради, а чтобы в случае чего — не дай Бог, конечно! — такое состояние не пропало. «Давай тогда храмы строить, — предложил, — в России их столько разрушено».

Тем временем в Лондоне у меня намечался развод, и я переживал, что жена претендует на мой миллион в английском банке. Сочинская подруга была в курсе, что мне надо спрятать деньги, да так, чтобы никакой суд не выведал, куда они делись, и посоветовала перевести их в закрытый американский банк на ее счет: мол, тайна вкладов гарантирована! Мало того, чуть ли не 200 процентов годовых посулила!

До этого, должен сказать, Лена написала мне генеральную доверенность на все свое имущество и все время рассказывала, что какие-то дома строит, большими делами ворочает. Звала: «Хочешь, поедем, посмотришь?», но сама понимала, что при моей занятости мне просто некогда что-то там проверять... Я отмахивался: «Как-нибудь в другой раз», а она все тянула: «Поехали, один дом оставлю тебе, а второй продадим и деньги получишь ты». — «Да не нужно мне никаких домов», — говорил я, в конце концов отправляю свои деньги в Америку...

Вот тут-то и начались проблемы — и с моими деньгами, и с ее. Сначала появился адвокат, который потребовал, чтобы Лена заплатила налоги за своего скрывшегося мужа. Сжалившись, я отстегнул 20 тысяч, а потом она заявила, что надо заплатить таможенникам и ФБР.

— Ого!

— Это уже пошло выкачивание средств, которые у меня оставались в Москве. Якобы 350 тысяч у нее потребовали бандиты, которые пронюхали, где ее деньги, а кроме того, кругленькую сумму нужно отдать «коррумпированным взяточникам» в ФБР и «коррумпированному президенту банка», который может нас рассекретить, потому что фэбээровцы на него наседают. Одним словом, кошмар, но эти деньги я уже не отдавал, держался из последних сил. Аферисты хотели из меня все выкачать, разорить, как Рембрандта на тюльпанах.

— Много вы потеряли?

— Достаточно. Приехал в Америку в банк, который был указан в бумагах, а там сообщили, что мои документы фальшивые, с логотипом 20-летней давности, и предложили вызвать полицию. Я еле ноги оттуда унес...

— Где же теперь девушка?

— Исчезла, растворилась, будто и не было. Я мог бы позвонить председателю ФСБ Патрушеву, мог бы ее достать, но не стал ни искать, ни мстить... Какое-то чувство подсказывает мне, что аферистам это с рук не сойдет. Эти люди обязательно попадутся, будут наказаны свыше, поэтому не стоит тратить на них силы. Много лет назад мудрый человек сказал мне: «Не думай о коммуналке — думай о великом!».

— Хорошая фраза!

— Кто-то всю жизнь озабочен лишь тем, как сжить со свету соседа (дустом отравить, что ли?), чтобы потом забрать его комнату, а я думал всегда о другом и на квартиру себе заработал. После этого краха то тут заказ появился, то там, какие-то короли пожелали вдруг получить портреты своих друзей, которых я писал раньше, — все зашевелилось, пошло, пошло...

«ЭТО ХУДОЖНИК ИЗВЕСТНЫЙ. ЕСЛИ БЫ ОН НАС НАРИСОВАЛ, МЫ БЫ ЕМУ ОДЕЯЛО ДАЛИ»

— Несколько лет назад вы попали в жуткую автомобильную катастрофу...

— Это было три... нет, уже четыре года назад. Ехал на большой скорости — где-то под 200 километров в час — и не справился с управлением. Просто до этого двое суток не спал, потом отправился на день рождения Мережко, а Витя, когда выпивает, за руль никогда не садится, вот он и попросил меня отвезти его домой. Я же могу чуть-чуть накатить...

Бог в помощь! Никас Сафронов с близким другом кинорежиссером Виктором Мережко

— Мережко тоже в машине был?

— Нет, я уже от него возвращался... До этого, отгуляв день рождения, примерно в час ночи он уговорил меня пойти в «Пирамиду» на Тверской выпить еще по пиву, поговорить. Там ко мне подошла девушка: «Когда вы напишете мой портрет?». Я в ответ: «Вы разве не знаете, что я пишу обнаженных?». Она улыбнулась: «А кто вам сказал, что я против?».

Мережко меня толкает: «Слушай, хорошая девушка». Я у нее спрашиваю: «Ты когда приступить готова?». — «Да хоть сейчас». — «Поехали!» — говорю, а сам думаю: «Сделаю Вите подарок». Приезжаем к нему в студию, Мережко ушел на другой этаж за чаем или за вином, а я тем временем красотке говорю: «Раздевайся». Она сбросила платье. «Вставай на стол». Девушка взгромоздилась наверх. «Прими позу». Она приняла. «Теперь стой, — говорю, — я пойду за мольбертом», а сам оставил записку в дверях, сел в машину и укатил. Но, как говорится, Бог шельму метит.

— Вот не надо было уезжать!

— А я думаю, наоборот. До этого я подарил Мережко маленького ангела, которого привез из Эквадора, — это деревянная скульптурка ручной работы. Витя глянул на него и скривился: «Никас, ты видишь, мне кольцо золотое подарили, часы, а эту глупость продают на любом полустанке». Мне стало обидно. «Ты что! — говорю, — это же ручная работа. Ну хочешь, завтра тебе тоже кольцо подарю?». Он кивнул: «Другое дело», а фигурку я себе в бардачок положил, и думаю, тот ангел меня спас.

— Сильно разбились?

— Вдребезги — машину списали в утиль. У меня был перелом двух ребер, ключицы, ноги, двойной перелом позвоночника, но все, слава Богу, обошлось.

— О чем первым делом подумали, едва лишь пришли в себя?

— Я когда разбивался, знал уже, что лечу в тартарары и авария неизбежна... Подумать успел лишь, что ангел рядом, и... Когда очнулся, было уже не до того — нужно было выбираться из горящей машины.

— Она горела?

Никас Сафронов - Дмитрию Гордону: «Не зря твоя газета так популярна - ты такие тяжелые темы берешь...»

— Лежала на боку и дымилась. Еще не осознавая, что у меня двойной перелом, я попытался открыть дверцу, но она меня так хлопнула, что свалился назад. Помню, сильно пахло горящими проводами, и я чувствовал: еще немного и потеряю сознание. В общем, собрался с силами и вывалился из салона.

Было часа три ночи, какой-то хороший человек вызвал «скорую помощь». Ко мне подошла здоровенная фельдшерица: «Ну что, идем к машине?». — «Я не могу», — отвечаю, а она: «Мы что, таскать тебя будем? Вась, давай неси этого типа». Закинули меня на носилки, а тетка тем временем интересуется: «Вы что, известный, что ли?». Я ей тем же тоном: «А вы что, не москвичка?». Она насупилась: «Вы что же, лимитчиков не любите?». — «Просто меня в Москве все знают». Тут до нее дошло: «А-а-а, то-то я вижу, автограф хотят взять — может, последний в твоей жизни»...

— Так и сказала?

— Ну да. Я объяснил, что не могу поднять руку, и она скомандовала: «Ладно, Вася, поехали — автограф он им не даст».

Привезли меня в больницу, бросили на металлическую каталку... Когда осматривали, майку задрали, да так и оставили. На дворе лето, но лежать было холодно, вдобавок я боялся, что еще осложнения какие-то будут. Пришли, помню, какие-то парни в халатах. «Ребята!» — зову. Они фьить: «Нам некогда». Окликаю каких-то женщин, но те отмахнулись: «Сейчас доктор придет — он с вами разберется». Сжалилась только уборщица. Подошла: «Сынок, вот тряпочка. Я ей полы мою, но она чистая — на батарее сохла. Давай подложу».

Слышу, рядом медбратья шушукаются. (Шепчет): «Это же художник известный — если бы он нас нарисовал, мы бы ему одеяло дали». Такие у них шутки плоские! В это время открывается дверь в красный уголок, а там какой-то мужичок накрылся простыней и спит. Два медбрата его растолкали: «Ах ты скотина! Опять занавески содрал? Холодно, говоришь? Да плевать нам на то, что тебе еще 20 дней лежать! Завтра же выпишем!».

Вскоре, слава Богу, приехали Витя Мережко (я ему позвонил) и Боря Хмельницкий по кличке Друг. В шесть утра они были уже у меня, хотя Боря только вернулся из какой-то поездки. Быстренько договорились с главврачом Боткинской больницы, на хорошей «скорой» меня отвезли, и я уже лежал там как большой человек.

...Одна газета тогда написала: «Гений при смерти. Первый художник России в реанимации». Тут же в больницу позвонили от Шилова: «А почему это он первый?», на что мудрый доктор ответил: «Попадете в реанимацию, и там, кто из вас первый, решат».