Многие, знаю, ждали, что после отстранения 23 ноября 2003 года от власти экс-президент Грузии Эдуард Шеварднадзе переселится от греха подальше на Запад — в патриархально-спокойную Швейцарию или в благодарную за долгожданное воссоединение Германию, но он предпочел остаться на родине. Здесь, дома, в кругу родных и близких Эдуард Амвросиевич отметил 25 января 80-летие, и хотя внуки предлагали отпраздновать круглую дату в театре или ресторане, Бабуа (по-грузински — дед) от помпезных торжеств наотрез отказался.

Ныне Шеварднадзе редко покидает тбилисский особняк, в котором весьма скромно, без всяких излишеств, живет на пенсию в 400 долларов. Все, что ему нужно, под рукой, рядом: книги, письменный стол и могила покойной жены Нанули, которой не стало четыре года назад. У нынешнего президента Грузии Михаила Саакашвили, явившегося выразить соболезнование, Эдуард Амвросиевич попросил разрешения похоронить ее во дворе: то ли не хотел расставаться с супругой и после смерти, то ли опасался, что надгробие осквернят недоброжелатели...

Это была единственная после отставки встреча экс-президента с молодым преемником, но сказать, что грузинские власти о патриархе забыли, нельзя. Достаточно вспомнить скандальный арест его зятя по обвинению в неуплате налогов и выкуп в 15,5 миллиона долларов, заплаченный дочерью Шеварднадзе Мананой с ее личного счета в американском банке, а также угрозы усадить на скамью подсудимых едва ли не всю семью. Вот и к юбилею вместо приветственного адреса Эдуард Амвросиевич получил счет за пользование электроэнергией в 2500 лари (1600 долларов), чем неприятно был удивлен.

Что ни говорите, а коммунистический режим, одним из могильщиков которого стал Шеварднадзе, оценил его заслуги куда выше: званием Героя Социалистического Труда и четырьмя орденами Ленина, не считая наград помельче. На протяжении 13 застойных лет он был первым секретарем ЦК Компартии Грузии (там до сих пор помнят, как безжалостно Эдуард Амвросиевич увольнял функционеров только за то, что носили часы зарубежного производства), ну а потом пять перестроечных лет занимал кресло министра иностранных дел СССР. Он был одним из самых известных в мире дипломатов, и даже те, кто недолюбливал Шеварднадзе, признавали в нем деловую хватку, опыт и мудрость.

Увы: чем больше знаменитого грузина привечали на Западе, где его называли Шевой, тем настороженнее относились к нему в Союзе, где окрестили Белым Лисом, главным партийным аллилуйщиком и лицемером. Впрочем, если бы были эти характеристики справедливы, разве откликнулся бы Шеварднадзе на призывы противников Гамсахурдиа, разве возвратился бы в марте 1992-го в Грузию? Профессиональные аналитики считали такой шаг безумным, самоубийственным, и действительно, нужно быть просто отчаянным смельчаком и большим патриотом, чтобы отдать московскую квартиру скульптору Церетели и рвануть в погруженную в хаос, раздираемую гражданской войной и не имеющую легитимного правительства Сакартвело.

Земляки встречали его как спасителя: Шеварднадзе вошел в госсовет, а уже осенью почти 90 процентами голосов был избран председателем Верховного Совета Грузии. Он много сделал для того, чтобы в 95-м в стране была принята Конституция, создан парламент... Именно тогда на него совершили первое покушение — взорвали автомобиль, а еще через два года лишь бронированный «мерседес», подаренный немецким канцлером Гельмутом Колем, спас его жизнь во время прямого попадания из чеченского гранатомета...

Не сомневаюсь: Шеварднадзе хотел сделать пятимиллионную Грузию богатой и процветающей, но чуда не произошло. Может, переоценил свои силы, может, алчное окружение подвело, а может, так карта легла. При нем началась война в Абхазии, внешний долг вырос до двух миллиардов, народ обнищал, и 800 тысяч граждан отправились за границу, главным образом в Россию, на заработки. Если раньше грузины носили его на руках, то на президентских выборах 2000-го толпы людей скандировали: «Уходи!», а потом удар в спину постаревшему и ослабевшему лидеру нанесли молодые и амбициозные политики, которых он учил, воспитывал, продвигал, опекал.

Внучка Эдуарда Амвросиевича Софико, которая нынче работает тележурналисткой в Москве, рассказывала: «Приехав из Нью-Йорка, где училась в университете, я в своего деда просто влюбилась, а ведь до этого была в самой ярой к нему оппозиции. Меня раздражало, что он не принимал важных решений, стал слишком мягким... Он все равно через год бы ушел, даже без революции — дед внутренне принял решение, что пора уходить»...

Пять лет назад Эдуард Амвросиевич стал обычным пенсионером и с тех пор слово «революция» на дух не переносит. «Самым ужасным, — признавался он, — стало то, что мне теперь нечего делать. Было странно, что я больше не президент... Решил, что пойду домой и начну писать мемуары, чем немедленно и занялся».

Его книга «Мысли о прошлом и будущем» вышла недавно в Германии и России, ею заинтересовались Англия и Китай. Для Шеварднадзе это не только возможность застолбить себе место в истории, но и шанс объясниться с грядущими поколениями: хочется верить, что они будут к нему не так строги, как нынешнее.

...За несколько дней до юбилея журналисты спросили его: «Как живете?». — «Не очень хорошо, — прозвучал ответ, — но в гордой стране». Настоящий грузин!

«УВИДЕВ ЧЕМОДАНЧИК, ДОВЕРХУ НАБИТЫЙ ПАЧКАМИ ДЕНЕГ, РОСТРОПОВИЧ УДИВИЛСЯ: «ЗА ЧТО ВЫ МНЕ ИХ ДАЕТЕ?»

— Добрый вечер, Эдуард Амвросиевич, гамарджоба! Во-первых, хочу поблагодарить вас за то, что согласились принять у себя дома в Тбилиси, а во-вторых, позвольте передать привет из братской Украины, где вас по-прежнему помнят и уважают. Насколько я знаю, став в 1972 году первым секретарем ЦК Компартии Грузии, вы объявили войну служебным злоупотреблениям и буржуазным проявлениям среди высших должностных лиц, причем были настолько последовательны, что даже любимой дочери Манане не разрешили справить шикарную свадьбу, о которой она, как любая девушка, наверняка мечтала. Что это было за время и почему, на ваш взгляд, Грузию буквально пронизала коррупция?

— Знаете, прежде чем меня избрали первым секретарем ЦК, я, как это обычно бывает, последовательно поднимался по ступенькам карьерной лестницы: был секретарем райкома комсомола, партии и почти семь лет — министром внутренних дел. В то время ЦК Компартии Грузии возглавлял Василий Павлович Мжаванадзе — хороший человек, профессиональный военный, но в гражданских делах он не особенно разбирался, не знал всех тонкостей и нюансов... В Грузии коррупция тогда процветала, но далеко не все грузины были взяточниками и проходимцами, и когда я как руководитель МВД взялся искоренять (и достаточно успешно!) постыдные явления, сразу же ощутил поддержку со стороны народа. Эта священная, как я говорю, борьба была призвана реабилитировать нацию, потому что грузины в ту пору пользовались, увы, не очень хорошей славой...

Первый секретарь ЦК Компартии Грузии. 70-е годы

— Говорили, я помню, что едва ли не все должности в республике покупались...

— Не только должности — продавалось и покупалось все. Помню, однажды я выступил на собрании партийного актива Грузии, где присутствовали все члены Политбюро, в том числе первый секретарь ЦК, и хотя на повестке дня были какие-то другие вопросы, сосредоточился на проблемах борьбы с коррупцией и взяточничеством. Резко раскритиковал всех: и руководителей организаций, и исполнителей, назвал фамилии, привел данные, сколько уже арестовано и осуждено... Это явление я расценивал как антинародное, антинациональное, и когда закончил — весь зал встал...

— ...и вышел?

— Ну нет (улыбается) — поднялся в едином порыве, а знаменитый актер Серго Закариадзе, известный по главной роли в фильме «Отец солдата», закричал: «Эдуард, главное, чтобы ты не испугался — мы, честные люди, с тобой и будем бороться вместе!». Раздались бурные аплодисменты, и я почувствовал, что у меня действительно есть поддержка народа.

— Хм, а чисто по-человечески вам разве не было страшно? Коррупционеры, не сомневаюсь, наверняка имели крепкие связи и могли с вами при желании поквитаться или у вас была какая-то рука в Москве, на которую вы опирались?

— Ничего у меня не было, тем более что преступники имели и побольше возможности, и руки подлиннее. Знали бы вы, какие большие деньги они предлагали...

— Вам?

— Нет, Москве. Однажды ко всемирно известному виолончелисту Ростроповичу и его жене Галине Вишневской прямо домой пришел посланец из Тбилиси с чемоданом. «Вам деньги нужны?» — спросил. Музыкант удивился: «А кому они не нужны?» — и к жене обратился: «Галина, ты нашла бы, куда истратить миллион-другой?». Она кивнула: «Конечно». Воодушевленный грузин открыл чемоданчик, а он оказался доверху набитым пачками сторублевок... Ростропович удивился: «За что вы их мне даете? Ничего полезного я же для вас не сделал». Мстислав Леопольдович, между тем, очень дружил с тогдашним министром внутренних дел СССР Щелоковым...

— Ух ты!..

— Гость пояснил: «Уговорите Щелокова забрать Шеварднадзе на повышение. Пусть хоть первым замом назначит, но чтобы в Тбилиси духу его не было»... Естественно, Ростропович на провокацию не поддался и деньги не взял, а об этой истории рассказал знаменитой пианистке Элисо Вирсаладзе. «Наверное, — подытожил он, — Шеварднадзе человек честный, если подпольных грузинских миллионеров не устраивает». Элисо тут же отправила мне письмо, в котором предупредила: «Будьте осторожны — против вас затевается что-то плохое», ну а потом Ростропович — он же кавказец, уроженец Баку — приехал в Тбилиси и уже сам обо всем рассказал... Так мой перевод в Москву тогда и не состоялся.

«В СЕКРЕТНОМ ДОКЛАДЕ ХРУЩЕВА О ЯКОБЫ ЗЛОДЕЯНИЯХ СТАЛИНА БЫЛО ВСЕ: И ВРАНЬЕ, И ГРУБЫЕ ОШИБКИ»

— Недавно — так получилось — я еще раз посмотрел фильм «Брежнев», где Сергей Шакуров великолепно играет генсека на склоне лет. Вы эту картину видели?

— Фильм не смотрел, но самого Леонида Ильича хорошо помню и без кино...

— На экране перед нами предстает добрый, незлобивый, земной человек, в прошлом — большой жизнелюб, и вообще все, кто близко Брежнева знал, отзываются о нем только тепло. Известно, что вас Леонид Ильич очень любил, а уж вы в своих выступлениях превозносили его до небес...

— Начну, пожалуй, с того, как Брежнев сменил на посту Генерального секретаря ЦК КПСС Хрущева. Никита Сергеевич — он ведь чем, скажите, прославился?

В свое время на Западе Шеварднадзе был очень популярен, его называли Шевой. В Союзе же к нему относились настороженно и окрестили Белым Лисом

— Тем, что выпустил миллионы невинно осужденных из лагерей и реабилитировал их...

— Начиная с ХХ съезда КПСС, он нещадно ругал Сталина, стремился скомпрометировать его любой ценой. Наверное, была в его словах какая-то доля правды, но преобладало придуманное. Люди, на которых он то и дело ссылался, потом удивлялись: почему, дескать, нас называют свидетелями? На ХХ съезде я не присутствовал (был делегатом следующего, ХХI-го), и там одна пожилая женщина, например, заявила с трибуны, что во сне видела Ленина и он якобы ей сказал: «Мне неприятно, что рядом со мной в Мавзолее лежит Сталин». Раздались бурные аплодисменты...

— ...переходящие, очевидно, в овации. Сон оказался вещим?

— Да, но потом, когда Хрущев смертельно всем надоел и страну в полном смысле этого слова разорил, председатель КГБ Семичастный, председатель Комитета партийно-государственного контроля Шелепин и другие относительно молодые партийные руководители поняли: надо от него избавляться. Проявил инициативу Шелепин: собрал трех-четырех членов Политбюро (в том числе Брежнева, который был тогда вторым секретарем) и давай уговаривать: дела, мол, все хуже, и не потому, что нет кадров...

— ...кукурузы на всех не хватает...

— О чем вы говорите (смеется) — Хрущев заставлял ее сеять даже в Сибири, хотя там она не растет (за это здесь, в Грузии, прозвали его кукурузником). Брежнев, однако, был осторожным. Послушал-послушал Шелепина... «Нет, — сказал, — это не выйдет». Тот удивился: «Но почему? Я знаю многих секретарей областных комитетов — им тоже Хрущев поперек горла». Полтора часа бился: и так, и сяк, — не смог собеседника убедить. В конце концов Брежнев спросил: «А кто Генеральным секретарем станет?». — «Конечно же, вы, Леонид Ильич. Вы самый опытный, самый знающий и будете очень достойным лидером партии, а мы вас поддержим». Все!..

— Брежнев заплакал?

— По-моему, прослезился. Короче говоря, этот аргумент стал решающим — он согласился. Кстати, на пост Генерального секретаря ЦК претендовал и Подгорный — об этом нам рассказывал Мжаванадзе, который тоже входил в число заговорщиков. Василий Павлович отвечал за Кавказский и Северокавказский регионы, вел с ними работу и сыграл значительную роль в отстранении Хрущева от власти. Мало того, он лично выступил против Никиты Сергеевича на пленуме, хотя был его человеком. Мжаванадзе с 18 лет воевал, учился в военной академии в Ленинграде, работал впоследствии в Украине. Там выдвинулся, стал генералом, членом военного совета Киевского военного округа и очень с Хрущевым сблизился. После Сталина тот был заинтересован в том, чтобы иметь в Грузии...

— ...своего человека?

— Да, и поэтому Мжаванадзе стал первым секретарем ЦК. Вернемся, однако, к Брежневу. На второй день после того, как он дал согласие, созвали октябрьский пленум, который почти единогласно проголосовал за освобождение...

— ...дорогого Никиты Сергеевича...

— ...от занимаемой должности. Хрущев же, замечу, отдыхал в эти дни в Пицунде... Вообще-то, не мое это дело, где и как он проводил время, но когда его пригласили в Москву, позвонили председателю КГБ Грузии Инаури (он тогда был генерал-лейтенантом и тоже претендовал на какой-то солидный пост, считал, что заслужил больше, чем Мжаванадзе, но это, наверное, обычные между генералами вещи). Инаури поручили сопроводить Хрущева от Пицунды до Сочи, откуда в столицу должен был вылететь самолет...

— Никита Сергеевич, насколько я знаю, отпуск свой провел с Микояном...

— Они с Анастасом были ближайшими друзьями, чуть ли не братьями. Инаури тем временем перезвонил мне. «Меня, — предупредил, — два дня в Тбилиси не будет». — «Что-то случилось?» — спросил я. «Хрущева проводить должен — больше ничего». Когда Инаури вернулся (а работали мы в одном большом здании), он вдруг со мной разоткровенничался: дескать, сказал, что завтра-послезавтра вопрос с Хрущевым будет решен. Я не поверил, но он повторил: «Вот увидишь». Что было дальше, вы знаете...

...Возвращаясь к ХХ съезду. Между прочим, любой человек, который знает устав Коммунистической партии, вам подтвердит, — это же элементарная вещь! — что без включения в повестку дня, то есть без предварительного утверждения, рассматривать важный вопрос нельзя. Ведь получилось как? Съезд закончил работу, а потом на трибуну поднялся Хрущев. «У меня есть еще один вопрос» — и начал читать так называемый секретный доклад о якобы злодеяниях Сталина. Там было все: и вранье, и грубые ошибки, хотя кое-какие вещи потом подтвердились. Никита Сергеевич всех приглашал в союзники... Помню, на ХХI съезде делегаты шушукались: «Смотрите, Шульгин, Шульгин появился», а ведь он был анархистом — что у него с компартией общего? Словом, Хрущев со всеми дружил, но в конце концов окончил свою карьеру...

— ...на даче...

— ...закономерно. Грузия очень болезненно реагировала, когда он стал поносить Сталина, — люди понимали, что три четверти обвинений, выдвинутых против Иосифа Виссарионовича, — это неправда.

«КОГДА СТУДЕНТЫ ПРИБЛИЗИЛИСЬ К ДОМУ СВЯЗИ, ПО НИМ ОТКРЫЛИ ОГОНЬ»

— Несмотря на то что именно при Сталине был уничтожен каждый восьмой грузин?

— Да, действительно, от репрессий Грузия больше всех поcтрадала, но виноват в этом главным образом Берия: у него были очень напряженные отношения с интеллигенцией, и он ее уничтожил. Естественно, с согласия Иосифа Виссарионовича...

— После публичного развенчания культа личности в Тбилиси была расстреляна массовая демонстрация, протестовавшая против критики Сталина...

Эдуарда Амвросиевича однажды спросили: «Как живете?». — «Не очень хорошо, — ответил он, — но в гордой стране». У себя дома, в Тбилиси Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

— Об этом я вам сейчас расскажу... В начале марта 56-го года, в том месте, где сейчас стоит памятник Сталину (это я его установил!), собралось довольно большое количество студентов. Мжаванадзе, который был первым секретарем ЦК, хватило смелости, когда ребята тронулись от государственного университета, встать в первых рядах...

— ...да вы что?!

— Да, Василий Павлович довел их до набережной, решил выступить, но поскольку грузинским почти не владел, сказал только несколько слов. Молодежь обиделась: как это, руководитель Грузии не говорит по-грузински? В его адрес стали кричать какие-то неприятные слова, и он вынужден был покинуть митинг, после чего толпа, скандируя: «Слава Сталину!», двинулась в сторону Дома правительства...

— С портретами Иосифа Виссарионовича?

— Там и портреты Ленина были, и какие-то еще, но главным образом Сталина. Ребята подошли к Дому связи — это здание и сейчас существует — и хотели отправить телеграмму на имя Молотова, у которого 9 марта был день рождения. Послание было примерно такого содержания: «Просим взять власть и изгнать Хрущева — мы, как и вся советская молодежь, вас поддержим»...

— Так это была политическая манифестация?

— Разумеется, но когда протестующие приблизились к Дому связи, по ним открыли огонь.

— В те дни, говорят, Кура была красной от крови...

— (Горько). Да, хотя даже я до сих пор не знаю, сколько же человек там погибло.

— Счет шел на десятки, на сотни?

— Потом у генерала Джанджгавы, который тогда был министром внутренних дел, обнаружили списки убитых. В них значилось примерно 150 (если не все 200!) фамилий. Трудно сказать, насколько это соответствует действительности, — никаких других данных у меня нет, но поскольку он возглавлял МВД, наверное, цифра точная.

— По слухам, расстреливали студентов внутренние войска, состоящие преимущественно из представителей среднеазиатских республик...

— Неправда — это был полк внутренних войск, стоявший перед аэропортом.

Теперь, с вашего позволения, вернемся к Брежневу. Леонид Ильич действительно был человеком сердечным, очень хорошо относился и к Грузии, и ко мне лично. Годы спустя мои друзья часто меня упрекали — и сейчас упрекают! — в том, что я чрезмерно его в своих выступлениях восхвалял, называл мудрым руководителем...

— Ну вы же настоящий грузин и в ответ на доброту и расположение на лестные слова не скупились...

— Почему я это делал? Брежнев не только ко мне благоволил, но и поддерживал во всех начинаниях. Когда я стал первым секретарем ЦК, Грузию считали экспериментальной республикой, и Леонид Ильич не мешал мне опробовать любые новшества в сельском хозяйстве, промышленности. В результате люди в районах и городах стали куда лучше жить, появились очень смелые кинофильмы и постановки в театрах. Такие спектакли Роберта Стуруа, как «Ричард III» и «Кавказский меловой круг», весь Союз потрясли, а «Синие кони на красной траве»!..

Обычно такая была практика: комиссия (худсовет) смотрит генеральную репетицию и или дает добро на включение в репертуар, или нет. Многие постановки сначала были запрещены, но потом приезжал Шеварднадзе, смотрел их и... разрешал. Я даже на сцену поднимался — обнимал всех, поздравлял... Спектакль по пьесе Шатрова «Синие кони на красной траве» Театр имени Руставели сперва показал здесь, а потом повез на гастроли в Москву. В столице его успели показать только раз, после чего сказали: «Это антисоветчина! Уезжайте домой и больше в Москву ее не привозите!».

«БРЕЖНЕВ БЫСТРО СДАЛ: ОН УВЛЕКАЛСЯ ВЫПИВКОЙ, МНОГО КУРИЛ»

— Какие чисто человеческие моменты в общении с Брежневым вам запомнились?

— Таких было много. Ну вот смотрите... Традиционно в состав Политбюро входили два закавказских лидера: от Азербайджана и Грузии. Мжаванадзе, например, был неизменным кандидатом в члены Политбюро, а меня, когда в 72-м я стал первым секретарем ЦК Компартии Грузии, несколько лет туда не выдвигали... Не помню, какой это был съезд партии, — по-моему, ХХV... Да, точно: в 76-м кандидатом в члены Политбюро избрали Алиева (это уже позднее с должности первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана его выдвинули первым заместителем председателя Совета министров СССР и он стал членом Политбюро).

Короче, еще до того, как Гейдара Алиевича перевели в кандидаты, сижу в перерыве между заседаниями и пью чай. Подходит Иван Бодюл — молдавский лидер. Близко его я не знал, но он подсел, тоже заказал чай. «Слушай, — говорит, — грузины всегда входили в Политбюро», — и на меня смотрит. «Ну и что же?» — я отмахнулся (молодым еще был секретарем и понимал, что есть более заслуженные люди), а он свою линию гнет: «Был Сталин, были Орджоникидзе, Берия... Если тебя не изберут — что в Грузии скажут?». Я эти разговоры пресек: «Никаких претензий я не имею — в Политбюро входит Алиев, и этого достаточно. Он выражает наше мнение и настроение», а Бодюл не отстает, убеждает меня, что грузин обязательно должен в Политбюро состоять. Я вспылил: «Иван Иванович, это не ваш вопрос. Кто вас спрашивает? Не хочу больше этого слушать»...

— Ишь провокатор какой!

— Да (улыбается), провокатор. Словом, он встал и ушел... Прошло пару лет, а Брежнев, видимо, понимал, что поступил по отношению к Грузии не так, как надо бы, и вот на очередном пленуме ЦК... (Пауза). Не помню, какой вопрос слушали, но прения закончились, приняли постановление, все ждут, что генсек объявит пленум закрытым, а он встал и сказал: «У меня еще есть один вопрос». Все удивились: какой вопрос, если приняли резолюцию?

С Дмитрием Гордоном в своем тбилисском особняке Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

«Вношу предложение избрать Эдуарда Шеварднадзе кандидатом в члены Политбюро». Я этого не ожидал, да и весь зал опешил. Вдруг, ни с того ни с сего... Видимо, обсудив это заранее с членами Политбюро, он принял решение увеличить в нем количество мест.

— Бодюл зааплодировал?

— (Смеется). Наверное... Все потом аплодировали... «Кто «за»? — спросил Брежнев. — Прошу поднять руки. Единогласно», — и первым стал хлопать. Все встали...

На следующий день я отправился к Леониду Ильичу в приемную. Брежнев приходил на работу к 12 часам дня (когда совсем постарел — к семи вечера), но в этот раз уже был на месте. Ему доложили, и Генеральный сразу меня принял. Открылась дверь, я вошел, и он давай меня обнимать, поздравлять. «Леонид Ильич, — говорю, — как же так можно? Хотя бы заранее предупредили, намекнули, что такое планируется». Он засмеялся: «Знаешь, во-первых, ты бы всю ночь не спал, а во-вторых, я уже немолодой человек и не припоминаю никого, кто отказался бы от такой чести. Поэтому не сомневался, что ты согласишься», — и опять обнял. Немножко поговорили, я еще раз его поблагодарил и откланялся.

К сожалению, Леонид Ильич быстро сдал... Он увлекался выпивкой, много курил... Потом, когда начались со здоровьем проблемы, бросил, но было уже поздно. Откуда я это знаю? Очень часто он брал меня с собой в зарубежные командировки — наверное, я устраивал его и как личность, и как представитель республики, где родился и рос Сталин.

В последние годы Брежнев с трудом уже передвигался: пройдет метров 20-30 — должен отдохнуть. Все это охрана знала и наготове держала стул. Помню, он приехал в Тбилиси вручить Грузии орден Ленина, а у нас в Крцаниси стоят несколько зданий. Главный особняк построен еще при Берии (он там и жил). Потом дом чуть-чуть переделали...

— ...в резиденцию для приема делегаций...

— ...да, и когда приезжали главы государств и почетные гости, всех принимали там. Брежнев должен был ночевать на втором этаже, туда подниматься не высоко — всего 10-12 ступенек, но накануне мне позвонил начальник его охраны. «Ты же понимаешь, — сказал, — что Леониду Ильичу трудно передвигаться, особенно если высокие лестницы. Что-то надо придумать».

Фото Александра ЛАЗАРЕНКО

Гулять между тем ему, по словам врачей, нужно было обязательно, и за две-три недели мы пристроили огромный балкон: длиной метров 30, а шириной 10-12. Когда охрана приехала (они заранее все проверяли), пришла в восторг: лучше и не придумаешь.

«ВНУТРЕННЕ Я УБЕЖДЕН, ЧТО СТАЛИНА ОТРАВИЛ БЕРИЯ»

— Я, Эдуард Амвросиевич, не могу не спросить: как сегодня, когда столько пройдено, прожито и обдумано, вы относитесь к Сталину и к Берии?

— При их жизни я был еще молод и не встречался ни с тем, ни с другим, но историю знаю и сейчас книги читаю — благо об Иосифе Виссарионовиче и Лаврентии много написано. Недавно журналисты из Москвы спрашивали меня, что мне известно о Берии. Я рассказал, сколько людей он уничтожил...

В Тбилиси есть святая гора Мтацминда, где похоронены лучшие представители грузинского народа: писатели, художники, актеры (последней в марте этого года там упокоилась знаменитая поэтесса Анна Каландадзе — ее стихи я и сейчас могу прочитать наизусть). Теперь Мтацминда закрыта, потому что мест больше нет, и сейчас там решили установить небольшой памятник с указанием фамилий знаменитых людей, которых незаконно репрессировал и расстрелял Берия. Таких, например, как Иване Джавахишвили — ректор-основатель государственного университета, его однофамилец, известный писатель Михаил Джавахишвили и мой родственник, знаменитый художник Дмитрий Шеварднадзе — вот посмотрите, на стене его портрет в черной шляпе.

— Берия, выходит, для вас преступник?

— Однозначно!

— Несколько лет назад я встречался с сыном Лаврентия Павловича Серго, за неделю до его смерти, и сделал с ним огромное интервью...

— В Украине?

— Да, в Киеве, — он жил в двух шагах от редакции «Бульвара Гордона». Серго Лаврентьевич сказал мне, что его отца уничтожили без суда и следствия прямо в собственном особняке: ворвались туда и расстреляли. Это правда?

— Я, сами понимаете, там не присутствовал, поэтому не знаю, как все происходило, но люди, которые Берию арестовывали, мне по-другому рассказывали... Это сделали несколько генералов под руководством маршала Жукова и Москаленко, и, приезжая в Тбилиси, Москаленко хвалился мне, как ловко они все устроили.

Это же не секрет, что Берия всегда носил в кармане или в портфеле пистолет. В тот день он летел из Берлина, поэтому на заседание Политбюро опоздал. На военных, дожидавшихся в приемной, внимания не обратил: вошел, сел, положил перед собой портфель. Заговорщики между тем договорились, что председательствующий Маленков в нужный момент нажмет кнопку (это будет знак для военных), но он испугался, вообще пересел.

— Еще бы, ближайшим другом Берии считался...

— Хрущев, который был организатором этой затеи, ждет, а звонка нет, никто не заходит, и тогда он сам нажал кнопку. Вошли военные, и первое, что они сделали, — положили на портфель руки. Почувствовали, что пистолет там, и предложили Берии выйти из зала...

— Как Лаврентий Павлович отреагировал?

— Ну что он мог, если его обступили несколько генералов? Инстинктивно потянулся к портфелю, но был остановлен... Между прочим, при Берии Кремль охранялся его людьми, но перед арестом военные всех заменили и сделали это грамотно.

«С пустыми руками коррупцию победить нельзя, да и бандитов тоже...»

— Что вы думаете о версии, будто именно Берия устранил Сталина?

— Внутренне я убежден, что он его отравил, — это соответствует политической логике, но отражения в документах мое умозаключение не находит.

Расскажу вам один эпизод. Сталин до конца дней не забывал своих старых друзей по духовному училищу в Гори и, отдыхая в Сочи, всегда приглашал к себе Петра Капанадзе и Михаила Церадзе. Деловые вопросы они, естественно, не обсуждали, но время проводили весело... В тот раз там присутствовали также знаменитые актеры Акакий Хорава и Акакий Васадзе, но поскольку на следующий день была назначена сессия Верховного Совета СССР, Хорава с утра пораньше встал и уехал, а Васадзе остался. Сталин, когда узнал, что приглашенный им артист улетел в Москву, рассердился: «Что ему там делать...

— ...когда я здесь?»...

— Ну конечно. Васадзе, кстати, жил еще долго. В 1969 году, когда директор Кутаисского тетра, где он служил, стал увольнять стариков, его позвал ныне известный режиссер Григорий Лордкипанидзе, который в городе металлургов Рустави основал новый театр. Васадзе был зачислен в труппу и еще 10 лет играл разные роли, так вот, он мне рассказывал, что когда они со Сталиным немножко выпили, — это было в утренние часы! — Иосиф Виссарионович поманил Церадзе и Капанадзе пальцем: пойдемте! Вышел в ванную, открыл кран — он знал, очевидно, что Берия его слушает! — и произнес: «Вопрос Лаврентия решен — через два-три месяца его не станет». Это была ошибка!

— Лаврентий вождя опередил?

— Понимаете? Васадзе об этом пишет, но узнал я об этом не от него. Была такая очень известная актриса Медико Джапаридзе: мы вместе отдыхали в Пицунде, и вот от нее и услышал, как такое горе случилось... Оказывается, Церадзе и Капанадзе приходились Медико ближайшими родственниками и об этом разговоре со Сталиным ей шепнули, но если ей рассказали, то проболтались наверняка и другим. Берия таким образом узнал, что его ждет.

«КЕМ СТАЛИН БЫЛ? ВЕЛИКИМ ЧЕЛОВЕКОМ»

— Сталина называют вождем народов и одновременно тираном и деспотом, великим строителем империи и посредственностью, личностью исторического масштаба и параноиком. Кем же, по-вашему, он был?

— Вы очень много перечислили разных определений, а отвечу я коротко: великим человеком!

Прежде чем уйти в отставку с поста министра иностранных дел, Шеварднадзе выступил с речью, в которой предупреждал о возможности государственного переворота. «Горбачев, допускаю, о путче не ведал, но у меня было больше информации, чем у него...»

Никаких даже малейших сомнений у меня в этом нет. (Пауза). Приведу пример. После смерти Сталина, когда Хрущев стал уже первым секретарем, проходит пленум ЦК. Никита Сергеевич прочитал доклад, потом кто-то еще выступил... Наконец слово дали Микояну, который накануне вернулся из Албании, где встречался с Энвером Ходжой (тот и кореец Ким Ир Сен были самыми ярыми последователями Сталина). Хрущев оживился, глаза заблестели: «Ну, Анастас, расскажи, что говорил Ходжа?». Микояну было, видно, неловко цитировать албанского лидера, но раз лидер настаивает... «Во время беседы, — вздохнул Анастас Иванович, — я его спросил: какие ошибки допускал Сталин? Ответил он так: «Могу назвать две самые серьезные. Во-первых, тебя и Хрущева не расстрелял, а во-вторых, рано ушел из жизни». В зале раздался дружный смех, хотя такая реакция была неуместна. Н-да, Хрущев никогда умом, так сказать, не отличался...

Сейчас я читаю книги, в том числе ранее запрещенные. В Москве достаю — в Тбилиси такие трудно найти, и чем больше погружаюсь в материал, тем больше убеждаюсь, что Сталин действительно глыба, уникальная личность в истории человечества.

Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе принимает Рональда Рейгана

— Ну хорошо, а как же быть с миллионами загубленных жизней?

— Знаете что, Кутузов вошел в историю — а чем это заслужил? Тем, что был главнокомандующим русскими войсками, когда Наполеон вошел в Москву. Суворов — тоже знаменитейший, решительный полководец. Какой-то писатель пишет: «Сталина нельзя сравнивать ни с Суворовым, ни с Кутузовым, ни с Наполеоном — он всех на голову выше». Не знаю, так ли это, с Кутузовым (улыбается) я не был знаком, но Суворов, между прочим, участвовал в боевых действиях против горных народов... Чеченцы, дагестанцы, адыги не смирились с завоевателями и выступили на стороне имама Шамиля, который дошел чуть ли не до Петербурга. Хотел взять столицу России, а потом двинуться на Стамбул, где оскорбили святыни ислама, но ему этот план не дали осуществить: поймали, арестовали, а потом таскали по всему Петербургу — достопримечательности показывали. Это же факт известный!

Суворов, хочу заметить, когда усмирял горные народы (еще при Екатерине II), сказал: «На этих дикарей пулю не тратить — главным образом работать штыком и ножом». На самом деле, русские войска уничтожали людей всеми средствами, а чтобы возмездия избежать, строили фортификационные сооружения в районе Моздока. Позднее и Лев Толстой в этом участвовал (не помню, в каком чине служил, — кажется, был унтер-офицером, командовал батальоном), а когда задумался обо всем, написал повесть «Хаджи-Мурат».

— Очень жаль, что многие нынешние российские военачальники, которые пошли на Грозный войной, ее не читали...

Лиса и Лис: Маргарет и Эдуард

— Вот-вот, а она поучительна — только гений мог так написать.

— Простите, но вы не ответили, как образ Сталина сочетается с огромным количеством, с миллионами невинных жертв, которые на его совести...

— Знаете, когда Шамиль был арестован, российский император Александр II задумался: а кто же на стороне мятежника выступал? Население Грузии, убыхи, дагестанцы, черкесы, и тогда император — сегодня я говорю об этом впервые — назвал абхазцев преступной нацией. Им было запрещено жить в Сухуми, а если кто-то там оставался, не имел права селиться ближе чем в 20 километрах от города. Населявшие эти земли убыхи вообще исчезли, а ведь это был самый грамотный на Северном Кавказе народ. Сейчас несколько тысяч их проживает в Турции, небольшие группы сохранились в Сирии и Иордании, где их нанимали в охрану высших руководителей.

— Простите, Эдуард Амвросиевич, но, по-моему, вы уходите от ответа на вопрос о злодеяниях Сталина. При нем миллионы людей были посажены в тюрьмы и лагеря, физически уничтожены. На ваш взгляд, он несет за это ответственность?

— (Задумчиво). Кое-что он, наверное, знал — не случайно же арестовали и затем расстреляли наркомов НКВД Ягоду, Ежова... Ежов, к слову, был мрачный тип, даже хуже Берии: маленький — ростом 154 сантиметра, тщедушный, он развращал детей, занимался такими мерзостями...

Когда первым заместителем наркома НКВД Сталин назначил Берию, как человека Лаврентия он близко не знал, общался с ним (я не имею в виду пленумы и съезды, а лично) всего два раза...

Познакомились они, насколько я знаю, в 27-м году, когда Сталин приехал в Тбилиси открывать Земо-Авчальскую электростанцию — одну из первых в Советском Союзе. Естественно, Лаврентий его сопровождал, а потом пригласил к себе в гости. Зная, что Коба не любит излишеств, живет скромно, он все более-менее ценные вещи, на которые можно было обратить внимание, вынес к соседу или раздал по знакомым. Жена Берии Нина Гегечкори (умнейшая, очень образованная женщина!) все уладила, стол скромный накрыла. Сталину это понравилось — он увидел близкий образ жизни.

С Фиделем Кастро

Лаврентий умел втереться в доверие... В Сухуми, если вы знаете, есть дача — ее до сих пор называют сталинской (во время войны в Абхазии я там останавливался, так и говорил: «Ночую на сталинской даче»). В 33-м году неподалеку от нее произошло следующее: на крутом участке дороги машина со Сталиным замедлила ход, и вдруг по ней из засады открыли огонь. Одно окошко разбилось вдребезги, но переднее, где сидел Сталин, не пострадало. Водитель затормозил, стрельба продолжалась, но палили уже не в машину, а в воздух. Рядом, как и положено, был Берия...

— ...который закрыл вождя собой...

— Да, грудью его заслонил. Все это несколько минут продолжалось, а потом стрельба стихла, и они продолжили путь. Вот почерк Берия — он показал, какой незаменимый...

Сталин, возвысив Лаврентия, был уверен, что принял правильное решение, но оно-то, на мой взгляд, его и сгубило...

«О ТОМ, ЧТО СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА ВЫШЛИ В АФГАНИСТАН, МЫ С ГОРБАЧЕВЫМ, ОБА ВХОДИВШИЕ В ПОЛИТБЮРО, УЗНАЛИ ПО РАДИО»

— Эдуард Амвросиевич, простите, вы не устали? Я еще свой интерес не насытил...

— Ну ничего, спрашивайте.

— Вы, если трудно, отвечайте короче — ладно?

— А вы несложные (смеется) задавайте вопросы.

— Да вроде они и простые, но вы так хорошо, обстоятельно рассказываете...

Встреча президента Иракской Республики в Кремле: Саддам Хусейн, Андрей Громыко и Эдуард Шеварднадзе

— Это в моих правилах — хочу, чтобы собеседник все тонкости понимал...

— Вернемся, с вашего позволения, в 1985 год, когда в Советском Союзе началась перестройка. Будучи министром иностранных дел СССР, вы внесли в развитие демократического общества особый вклад: знаю, что именно благодаря вам на экраны вышел фильм Тенгиза Абуладзе «Покаяние», который стал обвинительным приговором сталинизму, получил Ленинскую премию...

— ...и первое место на Каннском фестивале (на самом деле «Покаяние» получило спецприз ФИПРЕССИ на Каннском фестивале. — Авт.).

— Именно вашими усилиями Советский Союз, который Рейган называл — и, думаю, не без оснований! — империей зла, достиг фантастических успехов в международной политике. Как вам работалось с Горбачевым, какие у вас остались о нем воспоминания?

— Начну с того, что в МИД я попал по его инициативе. Вы помните: до меня министром иностранных дел почти 22 года был Андрей Андреевич Громыко, а потом он стал председателем Президиума Верховного Совета СССР, и Горбачев мне позвонил, предложил освободившуюся должность. Я отказался категорически (между прочим, когда выдвигали первым секретарем ЦК Компартии Грузии, то же самое происходило — я был решительно против).

Он, однако, был непреклонен: «Завтра или послезавтра обсудим на Политбюро». Ну, приказ есть приказ — не подчиниться нельзя, хотя мы были ближайшими друзьями и единомышленниками. Сблизились, когда вдвоем отдыхали в Пицунде. Он ко мне каждый день приезжал, все грузинские фильмы смотрел (особенно ему нравились короткометражные, юмористические).

Михаил Горбачев и Эдуард Шеварднадзе были не только соратниками, но и друзьями. «Но и среди друзей иногда наступает момент, когда начинается ревность»

Помню, мы были вдвоем (он уже член Политбюро, секретарь ЦК, а я кандидат в члены Политбюро), когда наши войска вошли в Афганистан. Для нас это известие стало не только неожиданностью, но и какой-то моральной травмой, потому что, хотя мы и входили в руководство СССР, ничего не знали. Заседание Политбюро по этому поводу не собиралось, решение приняли три человека: Брежнев, Андропов и Устинов...

— Говорят, и Громыко тоже...

— Об этом он знал, а участвовал — не участвовал... В общем, мы, два представителя Политбюро, услышали обо всем по радио... Потом, уже на посту министра, я очень много сделал, чтобы наши войска покинули Афганистан, — по этой, кстати, причине чуть не испортились отношения с Горбачевым.

Как раз когда началась перестройка, Рейган — в то время он был президентом США — заявил, что американцы изобрели космическое оружие. У нас, разумеется, тоже ракеты были: и средние, и межконтинентальные — но размещенные лишь на земле, на самолетах и кораблях. Например, «СС-20», поражавшая цели на средних дистанциях и наводившая ужас на всю Европу, — ее прозвали там «Сатана»... Между прочим, выпускали эти «изделия» на днепропетровском «Южмаше», где секретарем парткома, а затем и директором был экс-Президент Украины Кучма — он много об этом рассказывал...

Заявление Рейгана меня и Горбачева встревожило: у нас ничего подобного нет. Ну вы же представьте: ядерное оружие, которое базируется в воздухе, может достать любой город с любого расстояния. Позвали ученых-ядерщиков — многих из них, в том числе академика Велехова, я знал лично... Он, по-моему, до сих пор жив?

«Горбачев, безусловно, великий, а кроме того, мудрый, образованный человек»

— Да...

— Кстати, недавно я читал, как Сталин начинал работу по созданию атомной бомбы...

— Ее же курировал Берия...

— На первых порах он этим действительно занимался и был толковым руководителем, но потом Сталин его отстранил.

«ЕДИНСТВЕННЫЙ РАЗ Я ПОСПОРИЛ С РЕЙГАНОМ, КОГДА ЛЕНИНА ОН НАЗВАЛ НЕ ВЛАДИМИРОМ ИЛЬИЧОМ, А ФЕДОРОМ»

— А что же советские ученые — подтвердили, что американцы такое оружие создали?

— Разговор продолжался часа полтора: мы с Горбачевым задавали вопросы — они отвечали. «Мы, — сказали, — уже изучили проблему и не с пустыми руками пришли»... Словом, убедили нас, что такого оружия быть не может.

Прошло месяца три или три с половиной, Горбачев снова звонит. «Пришли те же ученые. «Извините, — говорят, — мы вас обманули...

— Кошмар!..

— Такое оружие можно создать при одном условии, если экономика страны позволит... Советскому Союзу в ближайшие 15-20 лет это не по силам, а Америке, если она будет развиваться так же динамично, — вполне». Это, как вы понимаете, не стало главным поводом для прекращения «холодной войны», но было одной из веских причин. Тогда мы с Горбачевым и решили: надо любой ценой наладить отношения с Западом в целом и особенно с американцами.

«Разрушительные силы в самом Горбачеве перестройку уничтожали — именно это, на мой взгляд, довело страну до грани и спровоцировало попытку государственного переворота». Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев, председатель Президиума Верховного Совета СССР Андрей Громыко, председатель Совета министров СССР Николай Рыжков и министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе

— И вы полетели к Рейгану?

— А что оставалось делать? В Нью-Йорке как раз проходила 40-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН, где я встречался с коллегами-министрами иностранных дел... Беседа с госсекретарем США Джорджем Шульцем длилась более четырех часов, и хотя никаких конкретных договоренностей мы не достигли, эта встреча — деловая, откровенная, человечная — в значительной мере определила характер наших дальнейших взаимоотношений, их интонацию и стиль. Я, помню, сказал Шульцу: «В мире очень многое зависит от отношений между нашими странами, но немало и лично от нас. Хочу быть вам честным и надежным партнером, а если будет у вас желание, — то и другом». В ответ он протянул мне руку: «Я к этому готов».

Главный тем не менее разговор произошел с Рональдом Рейганом. Президент устроил в мою честь ужин, на котором с американской стороны были Джордж Буш-старший, в то время вице-президент, и госсекретарь Шульц. Правда, до этого уже было общение в Рейкьявике в формате Горбачев — Рейган и Шеварднадзе — Шульц.

— Это правда, что при первой же встрече Рейган вам прямо в глаза заявил: «Вы — представитель империи зла»?

Президент Армении Левон Тер-Петросян, президент России Борис Ельцин, президент Азербайджана Гейдар Алиев и президент Грузии Эдуард Шеварднадзе во время встречи «Большой Кавказ» по проблемам мира в регионе

— Еще хуже (смеется) слова произнес, но поскольку мы договорились, что отношения между нашими странами пора наладить, я решил с ним не спорить, показать себя человеком великодушным. Рейган сказал так: «Вы представитель империи зла, но есть дипломатия, и я вынужден с вами общаться». У него было правило: помощники давали ему конспект на половину страницы, он минут 20-25 его читал, и на этом его миссия заканчивалась. Потом что-то говорил я, а затем он обращался к Шульцу: «Джордж, сейчас ты отвечаешь» — и дальше переговоры уже вел тот.

Единственный раз я поспорил с Рейганом, когда он Ленина назвал не Владимиром Ильичом, а Федором.

— Этого уже вы, член Политбюро ЦК КПСС, стерпеть не могли!

— Я осторожно его поправил: «Не Федор, а Владимир». Он только плечами пожал: «Ничего, Ленин есть Ленин», но я почувствовал, что нравлюсь ему, произвожу хорошее впечатление. Он и в своей книге вспоминал обо мне как о «симпатичном министре Советского Союза».

— Не устоял перед вашим обаянием?

— (Улыбается). Всего до окончания его второго президентского срока я с ним восемь раз встречался... Вторая беседа прошла уже относительно нормально, со мной (смеется) обращались как с человеком, Рейган даже на ланч пригласил, переговоры мы вели на третьем этаже Белого дома, а стол был накрыт на втором. Завтрак как завтрак — обыкновенный...

— Овсянка, хлопья...

— Там человек 10-12 присутствовали, а рядом со мной наш посол Добрынин сидел. Неожиданно Рейган начал рассказывать анекдоты — да такие, что не давали покушать. Мы чуть ли не за животы держались от смеха...

Потом он при каждой встрече устраивал ланч, а когда мы приезжали вдвоем с Горбачевым, все уже происходило пошире — в большом зале, причем анекдоты из него так и сыпались. На одном из последних застолий зашла речь о Сталине, и он воскликнул: «Неужели ты тоже грузин? Сколько есть анекдотов грузинских — хоть один расскажи». Ну я и выдал ему, мол, как-то Господь Бог пригласил к себе руководителей трех стран: США, СССР и Великобритании — для отчета. У Рейгана спрашивает: «Как у тебя дела, сынок?». Он отвечает: «Я обещал народу создать пять-шесть миллионов рабочих мест и слово сдержал — сейчас в Америке нет безработных». — «Хорошо, хорошо...». Поворачивается к Горбачеву: «А у тебя как?». Тот воодушевленно: «Дело перестройки продвигается, Советский Союз становится демократической страной и этим гордится». — «Хорошо, хорошо...». К Тэтчер затем обращается: «Дочь моя, а ты мне что скажешь?». — «У меня, — отрезала Маргарет, — все в порядке, но, во-первых, я не твоя дочь, а во-вторых, на том месте, где ты сидишь, должна находиться я».

С любимой супругой Нанули

Рейган долго смеялся: «Сейчас у меня Маргарет вот так в руках, — сжал кулак. — Впрочем, она, думаю, этот анекдот не знает». Они с Тэтчер были большими друзьями, и даже в своих мемуарах она написала: «Я посвящаю эту книгу Рональду Рейгану, которому так обязано человечество».

«НЭНСИ РЕЙГАН СКАЗАЛА: «ЭДУАРД, НЕ ОБИЖАЙТЕСЬ НА РОНИ — НИКОГО, КРОМЕ МЕНЯ, ОН НЕ УЗНАЕТ»

— Во время последней встречи я заметил: «Не видел другого человека, господин президент, который знает столько анекдотов, в том числе 20-летней давности, — я восхищен вашей памятью». Он задумался, настроение, было видно, испортилось. Подозвал моего переводчика, и тот перевел: «Что-то со мной происходит. Пусть Эдуард знает: все, что лет 15-20 назад было, помню, а что случилось вчера, забываю».

— Симптомы Альцгеймера?

— Да, уже эта страшная болезнь начиналась... В него же, вы помните, террористы стреляли, ранили, но даже в больнице, на операционном столе, он пошутил: «Надеюсь, здесь все республиканцы?».

— Артист!

— Он был очень здоровым, физически сильным... Через какое-то время мы с Шульцем решили посетить город Стэнфорд, где он преподавал. Едем на машине, и Джордж говорит: «Вот здесь, в этом доме, живет Рейган». Я спрашиваю: «Зайдем?». — «Нет, лучше иди без меня». Ну что же...

Открылась дверь, за которой мелькнула фигура Нэнси, я поднялся по лестнице... Она вздохнула: «Сейчас позову Рони». Вышел Рейган — такой же цветущий, плечистый, смеющийся... Я поздоровался, пожал ему руку, а он смотрит бессмысленными глазами. Я ему что-то сказал — он не ответил. Подошла Нэнси: «Не обижайтесь, Эдуард, он никого не узнает, кроме меня, я единственный человек, которого Рони еще помнит. Не обижайтесь!».

2002 год, революция Роз в Грузии. «Я видел автоматы, даже пулеметы, но роз не наблюдал...»

...Замечу, что наши отношения с Джорджем Шульцем были совершенно особыми. К примеру, однажды на встрече, устроенной в мою честь в Государственном департаменте, он организовал выступление студентов Йельского университета, которые исполнили грузинскую многоголосную песню «Мравал целс» — «Многая лета». В тот день благодаря нашим совместным усилиям между Советским Союзом и Соединенными Штатами был подписан Договор о ликвидации ракет среднего и малого радиуса действия, и завершение такого значительного события исполнением грузинской народной песни произвело на меня неизгладимое впечатление.

Без преувеличения можно сказать, что наша личная дружба играла важнейшую, зачастую решающую роль в сближении двух стран. Бывало, один из нас говорил: «Больше этого я ничего не могу сделать», на что второй отвечал: «Да, это так — мы ведь не лицемерим».

Потом наступила эпоха Джорджа Буша-старшего. В первых числах декабря 1989 года состоялась историческая встреча Горбачева и Буша на Мальте. На остров мы прибыли на большом корабле немного раньше и встретились с мальтийскими руководителями, а когда на крейсере подошел Буш, на море началось сильное волнение, и его лодка с трудом причалила к крейсеру. Сначала спустился сотрудник охраны, следом президент... На металлической ступеньке он неожиданно оступился, но, к счастью, благополучно добрался до нашего корабля, где прошли переговоры и был оформлен известный Мальтийский договор. Руководители двух государств согласились, что отныне Америка и Советский Союз не являются противоборствующими сторонами, что эпоха противостояния канула в прошлое. Такое заявление лидеров сверхдержав, обладающих ядерным оружием, было и вправду равносильно установлению мира во всем мире.

Здесь же произошло событие, для других незаметное, но для меня своего рода знаменательное, я бы сказал, даже определившее мою дальнейшую судьбу. Буш за столом что-то сказал, Горбачев не согласился, стал спорить (не помню, о чем шла речь, но это какой-то второстепенный вопрос был). Буш едва ли не последний достал козырь: «У нас эта информация от Шеварднадзе, а мы ему доверяем». Думал, что сделал мне что-то приятное, а я вижу — Горбачев от негодования почернел: ему явно было неприятно эти слова слышать.

— Может, подумал, они Шеварднадзе завербовали?

— К этому времени я уже чувствовал, что отношение ко мне Горбачева меняется — его беспокоили мой растущий авторитет и популярность. Он даже обмолвился после моей отставки, что подумывал о моем переводе на должность вице-президента, — короче, хотел отстранить от активной политики. Вице-президент в Советском Союзе, это все понимали, был бы человеком без определенных функций.

«Я ИМЕЛ БОЛЬШЕ ИНФОРМАЦИИ, ЧЕМ ГОРБАЧЕВ»

— Вам, без всякого сомнения, принадлежит историческая заслуга в разрядке международной напряженности, однако ваши противники, особенно среди коммунистов России, считают, что при объединении Германии вы проявили чрезмерную уступчивость и слишком поспешно вывели оттуда советские войска. Некоторые пошли еще дальше и на вопрос: «А где деньги партии?» — отвечают: «200 миллиардов долларов Яковлев, Шеварднадзе и Вольский перевели сначала в Швейцарию, а затем в США»...

2002 год. Еще президент Грузии Шеварднадзе и его оппозиция: Жвания, Саакашвили, Бурджанадзе

— Все это старые сказки. Решив добиваться потепления международной обстановки, мы с Горбачевым наладили отношения с Америкой, стали партнерами, но какая же без Европы разрядка — мы понимали, что при разъединенной Германии на это нельзя рассчитывать. Между прочим, далеко не всем идея объединить ее пришлась по душе. Еще на Крымской конференции Западную Германию хотели расчленить — на часть ее территории претендовали Англия, Франция и Соединенные Штаты (каждая страна хотела иметь свой кусок Германии), но против этого восстал Сталин, которого не только тогда уважали...

— ...но и боялись...

— Что вы! Черчилль потом признавался в своих мемуарах: «Я неоднократно давал себе слово: не встану, когда он войдет, а он входит, и хочешь не хочешь, а поднимаешься».

До начала процесса объединения Горбачев никогда не говорил, что оно, может быть, состоится: ни да, ни нет. Михаил Сергеевич всегда обходил этот вопрос дипломатически, и вот переговоры в Москве с Бейкером. Когда закончили, он пересел ко мне и спрашивает: «Как ты считаешь, не пришло еще время обсудить вопрос об объединении Германии?». — «Я об этом давно думаю», — отвечаю. «А что скажет Геншер?» (Тот был министром иностранных дел ФРГ и заместителем федерального канцлера). — «Геншер согласен, а вот некоторые соседи не хотят — их следует уговорить». Там же был создан такой механизм: два плюс четыре. Два — это Восточная и Западная Германия плюс четыре гаранта: СССР, США, Англия, Франция.

— Я хорошо помню, как накануне путча 1991 года на съезде народных депутатов вы заявили: «Я ухожу с поста министра иностранных дел, и мой уход — предупреждение надвигающейся диктатуры». Вскоре грянул августовский путч, развалился Советский Союз... Скажите, Горбачев знал, что все это произойдет? Он был одним из идеологов путча?

— Нет... Нет! Понимаете, у меня было много очень осведомленных сотрудников и знакомых, ведь как, допустим, готовили людей в КГБ? Приметив грамотных, умных ребят в средней школе, с ними начиная с восьмого-десятого класса уже работали: они взрослели, оканчивали Дипломатическую академию и становились агентами. Эти интеллектуалы буквально все знали, поэтому у меня было больше информации, чем у Горбачева.

Горбачев, допускаю, о путче не ведал, но я-то был в курсе и, когда подал в отставку, сделал известное предупреждение. Тогда, между прочим, единственным человеком, которого мой уход огорчил, был академик Лихачев — он выступил прямо с трибуны съезда: «У нас очень хороший министр иностранных дел, и я прошу Эдуарда Амвросиевича остаться». Впрочем, я недвусмысленно дал понять, что это для меня дело решенное...

— В одном из интервью вы сказали (цитирую): «Вы уверены, что я был соратником Горбачева? Я — нет». Когда последний раз вы общались с Михаилом Сергеевичем и что все-таки о нем думаете? По-вашему, это фигура исторического масштаба, великий политический деятель?

— Безусловно, великий, а кроме того, мудрый, образованный человек. Мы, повторяю, дружили, но и среди друзей иногда наступает момент...

— ...охлаждения?..

— ...когда начинается ревность. У меня, так уж вышло, был очень большой авторитет по всему миру, но у него тоже, естественно. Идея перестройки, демократизации принадлежала ему, Яковлеву и частично Шеварднадзе...

Эдуард Шеварднадзе — Дмитрию Гордону: «Украину люблю, как свою Грузию, и это, поверьте мне, не случайно»

В последнее время я Горбачева не узнавал — он и к делам стал относиться иначе, и к своим единомышленникам. В книге воспоминаний Александр Яковлев с болью в сердце писал: «Защищать публично своих сторонников Горбачев избегал. Помню только одну защитную публичную речь — когда он проталкивал Янаева в вице-президенты... Эмоциональная чувствительность к проблемам всего человечества и рассудочная холодность к конкретному человеку неизбежно давала кислые плоды». Разрушительные силы в нем самом перестройку уничтожали — именно это, на мой взгляд, и довело страну до грани и спровоцировало попытку государственного переворота...

Когда я подал в отставку, Горбачев сказал, что ничего ни о какой диктатуре не знает. Мол, почему он не в курсе, если мне что-то известно, а через месяц... Между Ельциным и Горбачевым шла ожесточенная политическая драка, и Михаил Сергеевич не имел тогда права оставлять пост, но он улетел в Форос... Накануне, если не ошибаюсь, в Минске, он собрал партактив и сказал: «Угроза диктатуры реальна, поэтому прошу сторонников перестройки быть бдительными». Это его слова...

«КОГДА ВООРУЖЕННЫЕ ЛЮДИ ВОРВАЛИСЬ В ПАРЛАМЕНТ, МОИ ОХРАННИКИ СВЯЗАЛИ МНЕ РУКИ И ВЫВЕЛИ ИЗ ЗАЛА»

— Еще раз позволю себе вас процитировать. Говоря о тбилисских событиях, которые окрестили «революцией роз», вы заметили: «Я видел автоматы, но не видел роз»...

— Не совсем так: я сказал, что видел автоматы, даже пулеметы, но роз не наблюдал.

— Испугались, когда в зал парламента, где вы выступали, ворвалась толпа?

— Чувства страха — может, это и ненормально — у меня как тогда не было, так и сейчас нет. Мне уже 81-й пошел...

— Когда вооруженные люди проникли в здание Верховного Совета Армении, Карена Демирчяна — бывшего первого секретаря ЦК компартии этой республики — они расстреляли. Вы понимали, что такая же участь могла постичь вас?

— Понимал, но до этого не дошло, и здесь главная заслуга моей охраны... Когда ребята увидели, что происходит, они связали мне руки и вывели из зала.

— Связали вам руки?! Как, почему?

— Потому что люди, которые вошли в зал заседаний с автоматами и пулеметами, не шутили. Я в это время выступал с небольшим докладом, был на трибуне, и место, где я обычно сидел, — кресло председательствующего — занял Саакашвили. Как правило, передо мной всегда стоял стакан чаю, но поскольку сперва я обратился к собравшимся с вступительным словом, а потом делал доклад, чай остыл. Саакашвили, видимо, тоже нервничал. Увидев стакан, он пригубил чай: «Ух, холодный!» — и поставил назад.

...Я не мог не подчиниться охране — вышел с нею во двор. Вижу, там собрались сторонники как контрреволюционеров, так и мои — примерно две тысячи человек. Из Тбилиси, из Кахетии, из Аджарии особенно много их прибыло. Происходящее я расценил как попытку государственного переворота и объявил особое положение, а что это такое, вы понимаете?

— Ну конечно...

— Я еще оставался президентом и главнокомандующим, и армия должна была выполнить мой приказ, но по дороге домой подумал: «Ну хорошо, особое положение. Армия, естественно, победит, но жертвы будут и с этой, и с той стороны, погибнут граждане Грузии. Кем я войду в историю?». Я никогда не проливал кровь, даже в Абхазии, так сказать, не стрелял, хотя там (задумчиво) это было необходимо.

Дома супруга встретила меня словами: «Ты что, хочешь крови?». — «Нет, — ей ответил, — но с завтрашнего дня я уже не президент». Спустя пару минут мой сын Паата, который сейчас в Париже в ЮНЕСКО работает, умный парень, позвонил: «Папа, что? Будет кровь?». Я тоже ему все объяснил.

На второй или на третий день пригласил к себе двух оппозиционеров: третья — Нино Бурджанадзе не пришла. Вот с Саакашвили и Жвания я начал вести диалог.

— Что вы почувствовали, когда ваши ученики, которых вы за руку привели в большую политику, вас предали? Гнев, боль, разочарование?

— Все, что вы перечислили... (Пауза). Я, например, на их месте так бы не поступил. Между прочим, когда спросил их: «Ребята, что будем делать?», Жвания ответил: «Лучшим выходом была бы отставка президента, но мы не осмелимся это вам предложить, потому что мы ваши дети». — «Я удовлетворен вашим ответом, — сказал, — и уже принял решение об отставке. Считайте, что с сегодняшнего дня я больше не президент, а если вы сможете работать, буду помогать, давать консультации. В приемной меня ждут около ста журналистов — прошу дать мне возможность встретиться с ними».

Они потемнели, изменились в лице и не встают: ни один, ни другой. Наверное, ждали, что начну торговаться, просить еще несколько лет у власти или что-то еще, но я вышел к прессе в хорошем настроении, потому что уже свыкся с мыслью, что стал отныне пенсионером. У меня оставалось еще два года президентского срока — за это время можно было многое сделать. Сейчас власть хвастается, что победила коррупцию, но я собирался именно этим заняться: готовил законы, новую Конституцию... С пустыми руками коррупцию победить нельзя, да и бандитов тоже.

— Вы, мудрый, опытный человек, разумеется, понимали: о результатах деятельности политика судят по его последним шагам. Вам, одному из немногих, удалось достойно уйти — не запятнать себя кровью и оставить о себе добрую память. Мало кто может похвастаться тем, что так достойно, с высоко поднятой головой покинул большую политику...

— (С достоинством). Большое спасибо!

— Что ж, Эдуард Амвросиевич, благодарю вас за эту беседу. Всего самого доброго, спасибо, и дай Бог вам здоровья и долголетия!

— Спасибо и вам, а теперь я хочу познакомить вас с моим сыном. Вместе с семейством Паата живет в Париже и два раза в год сюда наведывается.

— Так он сейчас здесь? Надолго приехал?

— На 10 дней: завтра-послезавтра назад возвращается. Внучка моя выходит замуж. Впереди свадьба, а вчера у них было... Перед свадьбой что обычно бывает? Помолвка? Обручение?

— Чего только перед свадьбой не бывает! А кто же счастливый муж?

— Грек. В Киеве Тамуночка пару себе не нашла (смеется) — досадно. Я Украину люблю, как родину, как свою Грузию, и это, поверьте мне, не случайно.